А-Скрыня.

Мужчины-логики о роли женщины в браке:

Российский психолог Филипп Литвиненко (08.11.1985 БыкСкорпион, день Кабана) предложил ввести в РФ для женщин госэкзамен по отношениям перед вступлением в брак. По его мнению, подобный экзамен поможет женщине «управлять мужчиной» и благотворно скажется на семейном союзе.
«Надо запретить на государственном уровне выходить женщинам замуж, пока они не сдадут госэкзамен по отношениям, в рамках которого они смогут подтвердить, что разбираются в мужчинах достаточно», — отметил психолог в своем обращении к премьеру Михаилу Мишустину.
https://m.ura.news/news/1052515129

и, перефразируя классика) ЗмеяСтрелец:

Предлагаю следующие классические для русской женщины задания:
1. Продемонстрировать походку и взгляд цариц.
2. Остановить коня на скаку.
3. Войти в горящую избу.
4. Посмотреть - одарить рублём.
5. Пройти - словно солнцем осветить.
6. Показать, как к вам не липнет грязь обстановки убогой, как вы цветёте.
7. Доказать, что во всякой одежде красива.
8. Доказать, что ко всякой работе ловка.
9. Терпеливо и ровно вынести голод и холод.
10. Скосить копну одним взмахом.
11. Не любить по будням безделья.
12. Согнать улыбкой веселья с лица трудовую печать.
13. Посадить двухлетнего ребёнка на грудь, как на стул.
(Автор идеи - Николай Некрасов)

Джереми Кларксон (ЛошадьОвен) о Грете Тундберг (ЛошадьКозерог)

Джереми Кларксон - о Грете Тунберг: «На этой неделе я был в затруднении, осмелившись предположить, что Грета - раздражающее маленькое ведерко с эго, которому нужно надавать по заду. Она капризная маленькая соплячка, которая не знает, о чем говорит, потому что большую часть школьной жизни провела вне класса, протестуя по любому поводу, а не изучая материал. Так что кто-то должен шлепнуть ее по заднице и отправить в ее комнату.
Конечно, со временем она вырастет. Через 20 или 30 лет, когда ей нужно будет забрать своих детей из школы и добраться до парикмахерской к пяти, и будет дождь, она запрыгнет в «вольво», как и все мы. А когда она вернется домой и станет холодно, она прибавит центральное отопление и бросит в огонь еще один кусок угля.
То же самое случилось со всеми этими злыми рок-звездами 70-х. Они все вопили о войне во Вьетнаме, о тори и необходимости большего равенства. И где они сейчас? Разъезжают на своих ренджроверах по своим форелевым озерам, вот где».

как однозначница Джереми поддерживаю его

МАЛЕНЬКОЕ ЧУДО

Деловой человек Глеб Червяков выбежал из подъезда своего дома и, застёгивая на ходу дорогое пальто, засеменил по снегу в изящных ботинках к ожидающему такси. Открыв дверцу, он заглянул в салон, где в тусклом свете сначала вдруг увидел валенки, красную шубу, а затем и белоснежную бороду, над которой румянцем горели пухлые щёки. Словом, на дальнем конце сидения расположился он.

– Это ещё что такое? – возмутился Червяков в сторону шофёра.
– Так Новой год же, а ему по пути! – ответил шофёр. – Нехорошо отказывать в праздник.
– Новый год – это не оправдание, – строго заметил Червяков, но, взглянув на часы, всё же уселся в автомобиль.

Такси быстро покинуло двор и покатило по иллюминированным улицам. Червяков несколько минут ёрзал на месте, косился на бородатого соседа, а затем, не вытерпев, объявил:

– Если честно, не одобряю я всё это. Лицемерием, знаете, попахивает.
– Что именно? – басом осведомился Дед Мороз.
– Костюмы эти, мешки с подарками. Мы же взрослые люди! Даже современные дети и те знают, что никакого Деда Мороза нет. А мы притворяемся и делаем вид, что сказка существует.
– А мне нравится! – отозвался шофёр.
– Видите, а людям нравится, – подняв руку в красной варежке, указал Дед Мороз.

Червяков снисходительно вздохнул.

– Людям вообще много что нравится. Люди – идиоты!
– Нуу! – одновременно возразили Червякову его соседи.
– Я к тому, – продолжил Червяков, – что следует быть честным, а не заниматься сантиментами. Мы же все понимаем, что под праздничной мишурой и внешним благонравием ничего нет, кроме всё той же жестокой и прозаичной реальности. А подарки… Ты бы лучше деньги дарил! Даже сто рублей ценнее всякой дряни, что преподносят каждый год «с душой». А чудес так и вообще нет на свете. Всё это обман и поддержка вредного мифа.

В ответ Дед Мороз задумчиво погладил свою бороду и заметил:

– А мне кажется, что ни в подарках, ни в чудесах, и уж тем более в Деде Морозе, нет ничего вредного.
– Ещё бы, ведь это ваш хлеб, – съязвил Червяков.
– Нет, в самом деле, – возразил сказочный персонаж, – вы вот говорите, что это вредно, лишнее украшательство, а сами красоту любите. Да, да! Не отрицайте! Поглядите на себя: чистый воротничок, шёлковый галстук, дорогое пальто. А если судить по-вашему, то это обман. Ведь под ними обыкновенная неприглядная плоть.

Червяков вспыхнул.

– И про плоть вашу, – продолжал Дед Мороз, – все всё знают. Так зачем же вы наряжаетесь? Нет ли именно здесь лицемерия? А мы, идиоты, как вы выразились, праздником отнюдь не себя, а жизнь украшаем. Для всех и даром. А вы себе красоту дозволяете, а другим запрещаете. Нехорошо! А что касается чудес, то это как посмотреть. Чудеса есть, да только для тех, кто в них верит.

Червяков зло ухмыльнулся.

– Кто верит, говоришь? Ну сделайте мне чудо под Новый год! У меня сейчас жена в больнице, еду проведать её перед праздником! Врачи не знают, что с ней. Дед Мороз, соверши чудо, излечи!
– А вы верите?
– А как же?! Всей душой верю!
– И сразу хотите большое чудо? А может, начнём с малого? – с улыбкой предложил Дед Мороз. – Попросите что-нибудь попроще для начала. А потом и до большого доберёмся.

Червяков разозлился не на шутку.

– Как скажешь, дед! – и, немного подумав, произнёс. – Когда я был подростком, отец подарил мне свои часы. Простые, но они мне были дороги как память. А во время переезда я их потерял. Дед Мороз, сделай чудо – верни мне мою пропажу.

И Червяков уставился на Деда Мороза. Но чем дольше он смотрел в его глаза, тем меньше в них оставалось озорства и появлялось больше тоски. Червяков не выдержал и отвернулся.

– Видишь, дед, нет никаких чудес. И праздника нет, и красоты! А есть только жестокая жизнь.

Дальше ехали молча. Через пару минут Дед Мороз вышел, а чуть позже и сам Червяков. Дул пронизывающий ветер, он поднял ворот, засунул руки в карманы и, взбегая на крыльцо больницы, вдруг замер. Трясущейся рукой он вынул из кармана старые советские часы и тупо уставился на них. Затем он обернулся, зачем-то побежал назад к дороге, дёрнулся в одну сторону, в другую, но такси уже исчезло в зимней пороше, словно и не было его вовсе.

Александр Субботин

Привет Камилю

на фото - три Крысы, три Оборотня, три актёра, три американца, три аверсных Вождя
Том Холланд - КрысаБлизнецы

“Мне рассказывали, что в Африке сильные охотники, которые привыкли с палкой выходить, скажем, на носорога, падают в обморок, когда им объясняют при крещении, что теперь они имеют право и даже обязанность – молиться.
Народы, привыкшие к христианству, даже не говорят – «молиться», они говорят – «читать молитвы» или «say your prayers». А негры понимают это буквально, вот так понимают, как это должно быть понимаемо: «Я теперь могу и даже должен разговаривать с Богом, сотворившим небо и землю. Я, который до сих пор не смел поговорить с местным духом, а шел к колдуну, нёс ему петуха – вот, пожалуйста, поговори за меня с духом – теперь могу разговаривать с Богом, сотворившим небо и землю…»

С.С.Аверинцев, Христианство в истории европейской культуры

Этот исторический анекдот в 1880 году опубликовал в петербургском журнале «Исторический вестник» выдающийся писатель Николай Семёнович Лесков. Рассказ о любопытном случае на берегах Невы автор знаменитого «Левши» написал со слов своего отца – Семёна Дмитриевича, который был следователем и некоторое время служил в Санкт-Петербурге.

Однажды друг его отца, некто Волконский (что интересно – не князь) шёл со своим товарищем по фамилии Беллавин по одной из набережных столицы. Дело было зимою, в сумерки, в гололёд и при небольшой снежной замети. Шли приятели, беседовали между собою и вдруг увидели, как у портомойни какая-то баба-прачка тащила на взвоз салазки с вымытым, мокрым бельём.

Небольшое уточнение: устаревшее слово «портомойня» – это место на берегу реки, приспособленное для стирки и полоскания портов, штанов то есть, а также прочей одежды и белья. А ещё одно старинное слово «взвоз» в данном случае – это подъём, иногда с бревенчатым пандусом, ведущий от реки к набережной.

И вот этот взвоз стал для бедной прачки непреодолимым препятствием – по нему водовозы таскали кадки с водою, которая плескалась и до того ровно облила весь подъём, что он обледенел, осклиз и подняться по нему было чрезвычайно трудно, особенно с тяжестью. Бельё, разумеется, было тяжёлым и как только прачка довезла его до взвоза, то для случайных прохожих началось смешное зрелище, а для неё сплошная мука. Баба со своими санками, в обледеневших сапогах, карабкалась-карабкалась по склону, но едва достигнув его половины, поскальзывалась и съезжала вниз. Салазки с тяжёлым бельём тянули её назад, и она всякий раз падала и потешно скатывалась к реке на четвереньках. Долго «каталась» бедная баба со своим грузом по наледи туда-сюда безо всяких шансов подняться наверх...
Очевидцы, не к чести своей, вместо помощи стояли и наблюдали за происходящим. Вдруг Беллавин дёрнул Волконского за рукав и сказал: – Государь!

В серых сумерках появилась фигура царя Александра I. Встреч с императором Александром Павловичем в Петербурге не опасались и не избегали, но если он шёл по улице один, да ещё в такую серую пору, то считали неделикатным попадаться ему на глаза. Этим показывали уважение к его желанию пользоваться свободою обыкновенного человека. Зная это, Волконский с приятелем поспешили очистить царю дорогу и спрятались в ближайшем переулке.

Только они успели уйти, как государь подошёл к тому месту, на котором они стояли. Александр заметил прачку и стал озираться по сторонам. Никого вокруг не было. Можно было подумать, что император осматривается затем, чтобы кого-нибудь позвать на помощь, но на деле вышло не так. Александр Павлович именно того и желал, чтобы его никто не видел, и чуть только он убедился, что ничей глаз за ним не наблюдает, одним движением сбросил на гранит набережной шинель и сбежал в одном мундире к продолжавшей своё восхождение прачке. Царь взял из рук женщины верёвку, перекинул её через плечо и шибко вытащил салазки с бельём на тротуар.

– Дай Бог здоровья твоему благородию! – крикнула ему снизу поднимавшаяся баба.
– Хорошо, матушка, хорошо, буду здоров! – ответил он и, накинув шинель, скоро пошёл своею дорогою, вероятно спеша согреться.
Волконский с Беллавиным вышли из своей засады и спросили у прачки: – Знаешь кто это тебе салазки вывез?
– Какой-то офицер добрый... – ответила тётка.
– Это был сам государь! – сообщили приятели.

Баба оторопела и сначала было сделала шаг в ту сторону, куда ушёл император, но сейчас же остановилась и, кусая ногти, молвила: – Экая я дурища, какой случай пропустила попросить!...

Как вы думаете, что могла попросить простая прачка у самодержца всероссийского? Вольную грамоту от крепостной зависимости? А может быть подать челобитную о какой-нибудь вопиющей несправедливости или жестоком обращении с ней её барина? Неужели она совершенно заурядно желала денег?... У вас есть ещё варианты?...

Так вот, Волконский спросил у прачки: – А о чём бы ты хотела его просить?

И та ответила: – Да чтобы он приказал дать мне хоть одну рубашечку ему выстирать...

Петр Первый

Бывало, что Петр Первый в простой одежде ходил неузнанным по городу и беседовал с простыми людьми. Как-то вечером в кабаке пил он пиво с солдатом, а солдат за выпивку заложил свой палаш (прямая тяжелая сабля). На недоумение переодетого царя солдат объяснил: мол, пока вложу в ножны деревянную лучину, а с жалованья выкуплю.

Наутро Петр сам приехал в полк и устроил смотр. Прошел по рядам, узнал хитреца, остановился и приказал: "Руби меня палашом!" Солдат онемел, головой отрицательно мотает. Царь голос возвысил: "Руби! Не то сей секунду тебя повесят за небрежение приказом!"
Делать нечего. Солдат схватился за деревянный эфес, проорал: "Господи Боже, обрати грозное оружие в древо!" - и рубанул. От удара, конечно, только щепки полетели.

Полк ахнул, полковой поп молится: "Чудо, чудо Бог даровал!". Царь подкрутил ус, вполголоса сказал солдату: "Находчив, сволочь!" - и громко полковому командиру: "За нечищены ножны пять суток гауптвахты! А после направить в штурманскую школу".

Юнна Мориц БыкБлизнецы

Туманною зарёю
Памяти Михаила Светлова.
Когда вокзалы стали мне ночлегом,
А телеграфы — письменным столом,
Взошёл январь, изъяны сдобрил снегом,
И люди мёрзли даже под крылом.
В троллейбусе оттаивали руки
И покрывались огненной корой.
С отцом навеки я была в разлуке
И в горькой распре с мамой и сестрой.
Они писали почерком наклонным,
Слова от боли ставя невпопад,
Что я была недавно чемпионом
Химических и физолимпиад.
Что я качусь, качусь неумолимо,
И докачусь, и окажусь на дне,
И странно, что народ проходит мимо
Таких, как я, или подобных мне.
А я сияла раз в три дня в столовке,
Из-под волос бежал счастливый пот
На вкусный хлеб, на шницель в панировке,
И дважды в месяц — в яблочный компот.
На мне болтались кофта, шарф и юбка,
И плащ — на дождь, на солнышко и снег.
Но позади осталась душегубка
Возможностей, отвергнутых навек!
Я поднимала воротник повыше
И понимала, что дела плохи́.
На почте, где никто меня не слышал,
Я написала гордые стихи.
Я избегала приходить к обеду
В дома́ друзей в четыре или в шесть.
Я тихо шла по золотому следу
И не писала так, чтоб лучше есть.
И, засыпая на вокзальной лавке,
Я видела сквозь пенистый сугроб,
Как мать в пальто, застёгнутом булавкой,
Меня целует, молодая, в лоб.
Дышала радость горячо и близко,
На вид ей было девятнадцать лет.
И оставалась у виска записка:
«Босяк! Приди к Светлову на обед».

Светлов - КотБлизнецы

Я, говорит, вне политики, я за мир.
Ну, типа, грустно, когда погибают люди.
Я отстраняюсь от бомб и кровавых дыр,
Я, говорит, верю, что бог рассудит.

Война, говорит - это, конечно, ад.
Жалко людей. Этих больше, а тех - не очень.
Ну, упадёт к ним на огород снаряд.
Ну, во дворе постреляют немножко ночью.

Мне неприятен пропагандистский трёп,
Он агрессивен, ужасен и так неистов.
Это нормально - желать врагу пулю в лоб.
Да врёте вы всё, там нет никаких нацистов.

Там такие же люди, они не хотят войны.
То есть, конечно, хотят, но имеют право.
Они за свободу от нас для своей страны,
Поэтому я за мир, но героям - слава.

И не то чтоб одни животные равнее других,
Просто одни бомбы правильнее, чем другие.
Совесть моя чиста, и мой голос тих
В этой ужасной, сошедшей с ума России.

Я отстраняюсь от бомб и кровавых дыр,
Я отстраняюсь от выбора "или - или".
Я, говорит, вне политики, я за мир.
Скорее бы вас, сволочей, разбомбили.

Декабрь 2017 г., Александр Пелевин