Профессор- / Эльф / Кабан-Скорпион

очень интересное видео Парфёнова (КрысоВодолея):

рs: в своем детстве я представляла, что у такой актрисы как Гурченко никаких проблем в жизни просто быть не может....

день Лошади
реверс Вектор (Вождь-), ср Шут-
31 октября 1983
https://ru.m.wikipedia.org/wiki/Баннико ... адимирович

- казахстанский журналист, редактор, поэт. Филолог-славист. Соавтор и составитель ряда работ по журналистике и языку вражды. Работал журналистом и редактором в различных научно-популярных, развлекательных и общественно-политических изданиях Казахстана. Главный редактор проекта «Фактчек в Казахстане». Медиатренер, создатель образовательного проекта
Factcheck.Academy factcheck.kz.

КАБЫ НЕ ВЕТЕР
Канату Омару, из Баку, с любовью
... верно. Когда бы не ветер, срывающий платья с девиц крутозадых,
кабы не пятна цветные на камнях прибрежных и запахи моря...
но говоришь ты: развеяно очарованье, хоть кошки бесстрашны и нежны,
стены старинны, нативны напевы, а девы прекрасно печальны, ―
и я понимаю...
... ты больше не скажешь где-то , как, например, дания или висконсин ―
ты видел кирпич, исцарапанный Таней с Гейдаром, а вечером думал,
что это бы небо и эту вот морось туманную, запах кошачьей мочи и кебабов
черпать бы ложкой кисельной, вгрызаться бы в мякоть сырую.
Но это Баку, детка...
... вечером светит неон там, где русский и турок, ― немые, ― победно ликуют,
дворник метёт тротуар, вспоминая, как дед говорил что достойно трудиться у стен цитадели.
Пьяный лезгин пробирается к дому, пугая кошачьих у тёмных подъездов,
в плаче заходится ветер в проулке, скользит между крыш полумесяц,
похожий на булку...
... там, на другой стороне мы цитируем мёртвых и верим в смещение речи,
здесь я цитирую мёртвых и знаю что вечность изменит свой запах нескоро.
Черпали бы и вгрызались , когда бы не в плоть облечённое слово...
Кабы не холод и кабы не ветер, брат.
Кабы не ветер...

"Мне кажется, есть ещё одна общая черта у казахстанских поэтов — это обращённость вовне, незамкнутость поэтического сознания на географии, осознание того, что работа идёт не на уровне “лучший поэт города/страны/региона”, а в несколько более широком пространстве, что важен поиск своей точки, ниши, в огромном пространстве современной русской поэзии, если таковая ниша существует. И ещё важной для всех названных оказывается поэзия не как констатация некоего заранее известного конвенционального факта, но как исследование, как метод познания и способ выражения собственного поиска."
Банников и Никита Шаталов (ОбезьянаРыбы, 27.02.1992)

Сообщение **алиса** » 30 апр 2020, 16:25

день Обезьяны
реверс Аристократ-, ср Шут+
26 октября 1947
https://ru.m.wikipedia.org/wiki/Клинтон,_Хиллари

- бывший госсекретарь США, проигравшая Трампу в 2016, официально заявила о том, что будет всемерно поддерживать Байдена (ЛошадьСкорпион) в его противостоянии с нынешним главой Белого дома.
""Я была не только коллегой Джо, я была его другом, и я хотела бы, чтобы он был президентом прямо сейчас. Мы все должны сделать все возможное, чтобы поддержать этого человека, которого мы хотим вернуть в Белый дом, чтобы покончить с игнорированием американских ценностей, американских институтов и законов."

в Духовном Браке - муж СобакаЛев (косой Вектор Кабан-Лев)

Сообщение **алиса** » 11 май 2020, 21:23

день Кота
реверс Профессор+, ср Профессор-
(18) 30 октября 1899
умерла 29 декабря 1980 год

месяц

https://ru.m.wikipedia.org/wiki/Мандель ... _Яковлевна

1 мая 1919 года в киевском кафе «Х. Л. А.М» знакомится с Осипом Мандельштамом.
«По вечерам мы собирались в „Хламе“ — ночном клубе художников, литераторов, артистов, музыкантов. „Хлам“ помещался в подвале главной гостиницы города, куда поселили приехавших из Харькова правителей второго и третьего ранга. Мандельштаму удалось пристроиться в их поезде, и ему по недоразумению отвели отличный номер в той же гостинице. В первый же вечер он появился в „Хламе“, и мы легко и бездумно сошлись. Своей датой мы считали первое мая девятнадцатого года, хотя потом нам пришлось жить в разлуке полтора года. В тот период мы и не чувствовали себя связанными, но уже тогда в нас обоих проявились два свойства, сохранившиеся на всю жизнь: лёгкость и сознание обречённости».
9 мая 1922 зарегистрировали гражданский брак

Он погиб на 47-м году жизни, она умерла на 82-м, а из неполных 19 совместных лет долгие месяцы пришлись на разлуку: она в Киеве — он в Крыму, он в Ленинграде — она в Крыму, он в Воронеже — она в Москве.
На протяжении всего этого времени Осип посвящал Надежде замечательные стихи — как же иначе? Она — посвятила его стихам и его памяти всю свою жизнь.
Сберегла, в том числе в собственной памяти, поздние стихи, запустила их в самиздат (конец 1950-х) и в тамиздат (1960-е), сохранила и собрала архив поэта и передала его для сохранение на Запад: сначала в Париж (1974), а позднее — в США, в Принстонский университет (1976).
Мало того — она сама превратилась в мемуариста и писателя: её «Воспоминания» вышли на Западе в 1970-м, а её «Вторая книга» — в 1972-м. И это не только свидетельства близкого человека и уж вовсе не приложение к собранию сочинений мужа, это беспощадный анализ времени и места, в котором им, вместе и поврозь, выпало жить. Её свидетельства и размышления о поэзии, о судьбе и мутациях литературы в условиях несвободы и её оценки современников поэта по-настоящему поразили читателя.

— Надежда Яковлевна, скажите, пожалуйста, где вы родились?
— В Саратове, это город на Волге.
— Мало кто знает, что вы провели часть своего детства на Западе. В каких странах вы жили?
— Не знают, конечно, потому что я сама точно не помню. Я жила во Франции, Италии, Швейцарии, Германии, была в Швеции.
— В каком возрасте вы вернулись в Россию?
— Мы всегда возвращались в Россию. Два года мы жили в Швейцарии, мы долго там задержались.
— Бывали ли вы в Париже?
— Конечно, я была в Париже. Я помню праздник святой Катерины. Я даже надевала «чепец св. Катерины». Это праздник старых дев — в июле, кажется.
— Конечно. Мои родители не были набожными, но меня возили в Лурд.
— Когда вы жили на Западе, вы были очень молоды. Оказало ли время, проведенное там, большое влияние на вас?
— Я не знаю, но я рада, что была, потому что у меня нет такого чувства отчуждения.
— Да. Хожу в церковь.
— И вы всю жизнь ходили в церковь?
— Няня возила меня в церковь, русская няня.
— Ваша мать была еврейкой, но Ваш отец был, кажется, баптист? Это верно?
— Он был крещен. Потому что его отец, мой дед, был кантонист. Это были дети, которых забирали и, когда был период обрусения при Николае Первом, их крестили почти насильно.
— Мама осталась еврейкой. Они женились где-то во Франции.
— Не скажете ли вы, как вы встретились с Мандельштамом?
— Был такой клуб в Киеве, в 19-м году. Мне было как раз 19 лет. Это был клуб, который назывался «Хлам»: Художники, Литераторы, Артисты и Музыканты. Мы там собирались каждый вечер, и он пришел. И меня познакомила с ним одна... Все условились не знакомить меня, а какая-то проститутка познакомила.
— Когда вы с ним познакомились, он был уже известным поэтом?
— Он был известен. И я знала, что он поэт.
— И вы уже думали тогда, что он гений?
— Был ли он гением, я не знаю. Он был дурак.
— Он был... очень глупый молодой человек?
— Вы облагораживаете. Он был — я резче говорю.
— Был ли он также веселым молодым человеком?
— Очень веселый, всю жизнь веселый, даже в несчастьях.
— Сохранил ли он эту веселость и в тяжелые, трудные годы?
— В тяжелые годы? В лагере — нет. В лагере он просто сошел с ума. Он боялся есть, думал, что его отравят.
— Был ли ваш муж добрым человеком?
— Со мной — нет, а с людьми — да, особенно с детьми. Ну, он меня никуда не пускал.
— Некоторые мне говорили, что он был очень трудным человеком.
— Он был трудным человеком для меня. И для сволочи. Кругом были сволочи одни.
— Но вы посвятили ему всю свою жизнь...
— К сожалению.
— Можете ли вы сравнить его с каким-нибудь другим поэтом его поколения?
— Конечно, Пастернак, а больше никого.
— Ну, женщины: Ахматова, Цветаева, но я думаю, что это дешевка по сравнению с Пастернаком и Мандельштамом.
— Но Ахматова была, пожалуй, его самым близким другом?
— Была. Но по отношению ко мне она была не очень хороша. Она мне сказала через сорок лет, тридцать пять лет после смерти Оси: «Вот теперь видно, что вы были подходящей женой».
— Оказала ли она на него большое влияние?
— Нет, никакого.
— Ваш муж был человеком абсолютно неподкупным, человеком абсолютной порядочности...
— Нет.
— Я хочу спросить — что именно принес он людям: свою поэзию или свою абсолютную честность?
— Не знаю. У меня нет никаких сведений о том, что он известен на Западе. В России — да. В России во всех домах интеллигентных есть списки его стихов. Он до сих пор список, а не человек. И потом эти анекдотические рассказы о нем, что он «раздражался». Он просто отбривал.
— В вашей книге, в первом томе, вы пишете, что, когда Мандельштам умер, вам очень помогли его слова: «Почему ты думаешь, что ты должна быть счастливой?»
— Он мне всегда так говорил: «Почему ты думаешь, что ты должна быть счастливой?» Это его христианство.
— Он был христианин. Он верил в Христа.
— Когда он крестился: в детстве или уже взрослым?
— Взрослым. Ему было около 22-х лет. Всегда пишут: «для того, чтобы поступить в университет», но это чепуха, блата хватило бы. Он просто верил, и это, конечно, на меня тоже оказало влияние.
— Вы говорите, что ваш муж крестился, когда ему было 22 года. Он умер почти 40 лет назад. Вы по-прежнему чувствуете свою близость с ним?
— Очень долгое время я чувствовала, а потом перестала, сейчас перестала. Он подслушал, как я на исповеди сказала, что я ему изменяла.
— На то, чтобы спасти произведения вашего мужа, ушло почти 40 лет вашей жизни. Ощущаете ли вы удовлетворение от того, что труд вашей жизни завершен?
— И да, и нет. Я отдала жизнь на это. Это было очень трудно. И теперь я чувствую себя совершенно опустошенной.
— Что бы вы хотели еще сделать?
— Я хотела б написать о своем отце, у меня был чудный отец, но у меня уже нет сил. Может, я попробую. Не от того нет сил, что мы сейчас разговариваем, — от жизни. Я бы очень хотела смерти. Еще хотела бы умереть здесь, а не в лагере. Такая возможность тоже есть: если уйдет Брежнев.
— Когда еще был жив Мандельштам, в 20-е и в начале 30-х годов, у вас был один покровитель — Бухарин. Говорили, что будто власти сообщили семье Бухарина, что он никогда не будет реабилитирован.
— Я знаю. Они его не собираются реабилитировать. Он был слишком сильным человеком для этого — потому они его и убили. Это вам не Молотов, длинношеее существо — три «е»: длинношеее, и не человек, а существо. (О Бухарине:) Очень был веселый.
— В вашей книге вы пишете, что всеми благами, которые были у него в жизни, Мандельштам был обязан Бухарину.
— Он спасал нас просто, очень активно.
— Надеетесь ли вы, что Бухарина когда-нибудь реабилитируют?
— Для этого должно все перемениться. Не знаю, возможно ли это в мертвой стране.
— Есть в вашей книге очень важная строчка. Вы пишете, что смерть художника всегда бывает не случайностью, а последним творческим актом.
— Это не мои слова, это слова Мандельштама. Это в статье о Скрябине он говорит. Но он наивно говорит, что Россия знала Скрябина. Россия совершенно не знала Скрябина — знала кучка музыкальных людей в консерватории.
— Ваш муж написал свое стихотворение о Сталине после того, как увидел последствия коллективизации на Украине и почувствовал, что не может больше молчать?
— Это первое стихотворение? Да.
— Говорил ли он с вами, пока писал его, или сразу написал?
— Конечно, говорил. Он мне каждую строку показывал. У меня, наверное, хороший слух на стихи.
— Когда он писал его, думаете ли вы, что он понимал, что оно приведет к его смерти?
— Конечно! Он думал только, что его сразу расстреляют.
— Думаете ли вы, что он был прав?
— Я думаю, да. Но это относится не только к Сталину, это относится ко всем. Брежнев — первый не кровопийца, не кровожадный. Солженицына, например, за границу выслал. Хрущев еще упражнялся. Он здесь расстрелял людей за то, что они продавали губную помаду самодельную — я знаю это от Эренбурга. Он на Украине провел сталинскую политику — там кровь лилась страшная.
— Путешествия на Запад оказали на Мандельштама огромное влияние, и вы писали, что Средиземноморье было для него чем-то вроде Святой Земли. Думаете ли вы, что классическая культура Древнего мира — Греции и Рима — оказала наибольшее влияние на него как на поэта?
— Греция — да, но он никогда не был в Греции. В Риме он был, но про Рим он говорил, что это камни, а Грецию он очень живо чувствовал. Потом, Грецию можно чувствовать и по стихам, и по литературе. Я тоже не была в Греции.
— Но, как вы уже говорили, он был до глубины души христианином. Среди всех страданий сталинских времен, его и ваших страданий, не терял ли он когда-нибудь надежду?
— Нет, надежда всегда была. Меня зовут Надеждой. Но ясно было, что после смерти Сталина будут облегчения. Такого другого животного нельзя было найти. Ассириец. Я говорю, что он гений, потому что в сельскохозяйственной стране он уничтожил все крестьянство за два года.
— Вы говорите, что Мандельштам никогда не говорил о своем «творчестве». Он всегда говорил, что «строит» вещи. Полагаете ли вы, что свою поэзию он рассматривал как некий проводник Божьей благодати?
— Я думаю, что да, но я никогда не спрашивала.
— В те годы, что вы жили с ним, посвящая ему всю свою жизнь, вы, наверное, много раз спасали его от отчаяния и, возможно, от смерти?
— Я много думала о самоубийстве, потому что жить было совсем невозможно. Был голод, была бездомность, был ужас, которого нельзя себе представить, была страшная грязь. Абсолютная нищета.
— Была ли его дружба с Ахматовой источником силы для него?
— Скорее для нее.
— Ахматова? Красивая женщина, высокая. На старости она распсиховалась. У нее не было нормальной старости.
— Вы пишете, что Мандельштам подвергся одному очень сильному влиянию...
— Иннокентий Анненский. Это был любимый поэт, единственный из символистов. Он повлиял на всех: на Пастернака, на Ахматову, на Мандельштама, на Гумилева. Это дивный поэт, его мало знают за границей, его не переводят. Это чудный поэт. Я, к несчастью, отдала книжку его одному священнику, который приехал. Чтобы немножко вразумить его: он писал стихи, но очень плохие, наверно, — я ему дала, достать нельзя. Это [Анненский] религиозный философ, сейчас это окончательно выяснилось, потому что нашли новые письма — два, и там это совершенно ясно уже.
— Вы говорите, что сильное влияние на Мандельштама оказал Чаадаев. И что из-за этого влияния он не воспользовался в 1920 году возможностью уехать за границу.
— Да, потому что Чаадаев... он хвалит Чаадаева за то, что он вернулся в небытие из страны, где была жизнь.
— Думаете ли вы, что Мандельштам таким образом намеренно отказался от Европы? Что он как бы повернулся спиной к Европе?
— Он боялся, что заговорит за границей во весь голос и потом не сможет вернуться.
— Но он уже понял к тому времени, что оставаться в России опасно?
— Он понимал, конечно. Что было делать? Мой отец сказал: «Я столько лет пользовался правами и законами этой страны, что я не могу покидать ее в несчастье». Приблизительно такое отношение было и у Оси.
— Как вы полагаете, он принял это решение как поэт или как человек?
— Я думаю, что как поэт, потому что вне русского языка было бы...
— В вашей первой книге есть глава, которая называется «Возрождение», где вы говорите о возрождении духовных ценностей, утерянных в 20-30-е годы. Продолжаете ли вы верить в это возрождение?
— В то, что они воскресли? Нет. Здесь ничего воскреснуть не может. Здесь просто все мертво. Здесь только очереди. «Дают продукты». Очень легко управлять голодной страной, а она голодная. Брежнев и не виноват в том, что она голодная, — 60 лет разоряли хозяйство. Россия кормила всю Европу хлебом, а теперь покупает в Канаде. При крепостном праве крестьянам легче жилось, чем сейчас. Сейчас деревни стоят пустые. Старухи и пьяные старики. Только женщины, замуж не за кого выйти. Мужчины после армии женятся на любых городских, лишь бы не вернуться в деревню. Опустошенная страна. Работают студенты. Во сколько это обходится фунт хлеба, я не представляю себе! Профессура, хорошо оплачиваемая, сидит дома, а студенты работают. И они не умеют работать. Лет 15 тому назад мне говорили женщины, что в деревнях уже никто не умеет сделать грядки.
— Вы много говорите в своей книге об утерянных духовных ценностях деревни. Надеетесь ли вы, что эти ценности возродятся?
— Не знаю. Сейчас надежда уже теряется. Пока я ездила на метро, я только удивлялась, какие мертвые лица. Интеллигенции нет. Крестьянства нет. Все пьют. Единственное утешение — это водка.
— Но среди молодежи сегодня, возможно, больше интереса, чем раньше, к христианству и к Церкви?
— Очень многие крестятся. Крестятся и пожилые люди. Но большей частью интеллигентные.
— Вы говорите, что Мандельштам повторял вам, что история — это опытное поле для борьбы добра и зла.
— История? Да. Вот видно — на нашем примере.
— Но как христианка вы должны верить, что, в конце концов, добро вырастет даже из ужасных страданий вашей страны в этом веке.
— В этом столетии — не знаю, но, может быть, когда-нибудь. Во всяком случае, как Чаадаев говорил, «свет с Востока» — не придет. Чаадаев надеялся, что свет придет с Востока, но я не вижу этого. Сейчас никаких признаков нет.
— Вы никогда не думали о переходе в католичество?
— Я — нет! Ося хотел стать католиком. А я привыкла в Софию ходить. После заграницы, после двух лет в Швейцарии, я жила в Киеве. Мне 9 лет было. И нянька меня водила в Софийский собор. Я до сих пор не могу забыть его — и ездила с ним прощаться. Дивный собор! Ведь была когда-то Россия великой страной...
— Но положение в вашей стране стало немного лучше. Не думаете ли вы, что, если бы у молодежи было больше мужества, положение улучшилось бы?
— Я думаю, что, если молодежь придет, она будет сталинистами, потому что она по-прежнему поверит в террор и в Ленина. Она не знает, что это первыми на них отразится.
— После всего, что вы пережили, с вашим опытом, что бы вы сказали молодежи России?
— Бесполезно им говорить, они над старухой посмеются. Их вполне водка устраивает. Думаю, что сейчас уж ничего не спасет. Слишком долго это держится — 60 лет. Мне 77 — значит, 17 лет у меня были нормальные...
Элизабет Де Мони
Я не хочу слышать о законах, которые государство создает или уничтожает, исполняет или нарушает, но всегда по точной букве закона и себе на потребу и пользу…
1 мая 1919 года. В тот день она познакомилась с молодым поэтом, Осипом Мандельштамом. Они встретились в знаменитом киевском кафе с оригинальным названием «Х.Л.А.М.» Двадцатилетняя Надежда повела себя смело - она напросилась в гостиничный номер к Мандельштаму. С той ночи они стали неразлучны.
Вскоре среди петроградских поэтов пошел слух – Мандельштам женился!
- На ком? – удивлялись все.
- Представьте, на женщине! – отвечали заправские шутники.
Друзья не могли представить его женатым – Осип был ветреным и любвеобильным. О его романах со знаменитыми красавицами ходили легенды. И вдруг из Киева он привозит законную супругу …
Поэтесса Ирина Одоевцева часто вспоминала шок от первой встречи с ней. Надя Мандельштам ходила в мужском костюме, с короткой стрижкой и папироской в зубах. Надо сказать, что в 1920 году женщины так не одевались! Зато Надя оказалась нежной, заботливой супругой, и отличной хозяйкой. В начале двадцатых, во времена НЭПа, они жили совсем неплохо. Стихи Мандельштама печатали, он брал переводы, а в магазинах еще были продукты.
Самой Наде муж работать не разрешал.
- Просто не могу найти себе места, когда ты переводишь! – говорил он Наде. Надя не имела никакого образования, кроме гимназии, но знала несколько иностранных языков.
Уверенная в гениальности мужа, она безропотно шла на любые уступки. Мужские костюмы были единственной шалостью, которую она себе позволяла.
- Ты заносишь всю мою одежду! – вяло сопротивлялся Осип Эмильевич. Из перепалок по пустякам состояла их семейная жизнь, и Надежда считала это за счастье.
Идилия омрачалась периодическими изменами Осипа – он все не мог оставить холостяцкие привычки… Руководством к действию для него были стихи его друга - Владимира Пяста. Пяст, уже к тому времени находящийся под слежкой НКВД, хранил у Мандельштама свои поэмы о свободной любви. Официальные жены в них проигрывали шикарным любовницам. Жен Пяст называл пренебрежительным словом «Венчаные».
- И что, я для тебя теперь венчаная? – возмущалась Надежда, уличив Осипа в очередной интрижке, и ненадолго уходила поплакаться к подружке.
Она имела лучшую в мире подругу – Анну Ахматову. Надя обожала ее поэзию и говорила:
- Если в моем сердце есть место для нескольких поэтов-мужчин, то для женщины –только одно. И оно занято Анной Ахматовой. И не предлагайте мне Марину Цветаеву!
Судьба подготовила ей странную шутку – в конце жизни соседкой по квартире у Надежды стала женщина с фамилией Нецветаева.
Надежда вообще была очень резка в суждениях. Впрочем это была их общая с мужем черта.
Мандельшам к тому времени был уже известным поэтом. Власть упорно пыталась использовать его дар в своих целях. Тогда еще был у руля старый революционер Бухарин. Он очень заботился о Мандельштаме и отправлял его в командировки на советские стройки…
Мандельштам ехал с огромной неохотой. Стихи про трудовые будни не складывались. Придворного поэта из Мандельштама не получалось.
Однажды Надежда записала под его диктовку:
Мы живем, под собою не чуя страны!
Наши речи за десять шагов не слышны.
А где хватит на полразговорца,
Враз припомнят кремлёвского горца.
- Никому! Никому не читай! – закричала Надежда.
- Не буду, Надя, не буду! – клялся Осип, но ничего не мог с собой поделать…
Через некоторое время антисталинские стихи пошли по рукам.
- Ничего с нами не будет, разве что ссылка, но это не страшно… - успокаивал себя и жену Мандельштам.
- Действительно, в ссылке нет ничего страшного! Там же все свои, - подбадривала его верная супруга.
Бухарин отправляет семейство Мандельштамов в Армению, подальше от правительственных стукачей и шпионов.
Мандельштама арестовывают сразу по возвращении… Забирают прямо из квартиры, предварительно устроив обыск.Свидетелем ареста оказывается Анна Ахматова, пришедшая в гости, чтобы накормить поэта редким по тем временам деликатесом - вареным яйцом.
Мандельштама уводят, толкая в спину. Надежда остается с его забытым пиджаком в руках.
Несколько дней она живет как во сне, ничего не зная о судьбе мужа. Анна Ахматова использует все свои связи, чтобы смягчить участь Мандельштама, и вскоре Осипа освобождают из-под ареста. Его отправляли в ссылку.
С этого момента начинается новая жизнь Надежды Мандельштам – настоящей декабристки двадцатого века. Как некогда графиня Волконская, завернувшись в роскошную шубу, неслась на почтовых к мужу в острог, так и Надя Мандельштам в мужской тужурке и потертых брючках отправилась в неизведанную Чердынь.
Только в поезде Надежда встретилась с мужем. Тогда она поняла, как они были глупы, не боясь ареста… Мандельштам после многодневных допросов, психологических пыток и одиночной камеры стал совершенно другим человеком.
В тюрьме его доводили до сумасшествия, включая за стенкой запись невнятного женского голоса. Ему казалось, что это говорит Надя, что его Надю тоже арестовали… Эта мысль была самой страшной.
- Ты в чужом пальто? – спросил он.
- Да, в мамином, - удивленно ответила Надежда.
- Значит, ты не была арестована! – обрадовался Мандельштам, но вскоре снова погрузился в черную меланхолию.
- Давай покончим с жизнью…- пожав плечами, довольно равнодушно предложила Надя.
- Нет, не сейчас, если я это сделаю сейчас – это буду уже не я! – так ответил поэт, отдавая себе отчет в своем психическом состоянии.
А у Надежды было свое представление о жизни и смерти… Иногда она боялась умереть, боялась за жизнь мужа, а потом вдруг начинала жалеть, что не покончила с собой.
В Чердыни Мандельштам оказался серьезно болен и попал в больницу. Надежда стала сиделкой у его постели. Однажды она задремала на несколько мгновений, и открыв глаза увидела Мандельштама, стоявшего на подоконнике… Она вскочила со стула, и схватила его за пиджак. И опять, как в день ареста, только пустой пиджак остался у нее в руках. Она именно так и написала в своих воспоминаниях – пустой пиджак. Пиджак, потерявший хозяина.
Если бы решили поставить памятник этой героической жене поэта, то изобразить ее нужно было именнно так – в безнадежном порыве, с пустым пиджаком в руках.
Мандельштам спрыгнул с третьего этажа и упал на убогую клумбу. Врачи диагностировали вывих плеча, но это оказался перелом, и с тех пор, плюс ко всем бедам, у поэта плохо работала рука.
Зато психическое состояние Мандельштама после попытки самоубийства пошло на поправку:
- Упал и прозрел!
Так сказал он. Мандельштамы нашли комнату у добрых людей и даже пытались заниматься огородом. Надежда мечтала завести корову и научиться ее доить. Но денег на корову не было.
Надежда писала письмо за письмом в Москву, где рассказывала о плохом здоровье мужа и умоляла пересмотреть уголовное дело. Благодаря опять тому же Бухарину и письмам Анны Ахматовой, ссылку заменили на запрет проживания в 12 городах Советского Союза.
С тех пор в Москве и Ленинграде Надежда и Осип появлялись, как нелегалы. Они были счастливы оказаться на свободе, но… Надежду страшно тяготила атмосфера террора. Каждый день арестовывали кого-то из друзей и знакомых. Остальные жили в состоянии патологического страха.
Мандельштама перестали печатать в принципе, а переводы иностранной литературы он забросил – поскольку непрерывно сочинял стихи. Они наваливались на него тоннами, вызывая желание отмахнуться.
Надежда записывала и прятала их, боясь обыска. Прятала в основном в подушки, прямо в перья. Когда она разрезала очередную подушку, ей вспоминались еврейские погромы, которые она пережила в юности. Тогда в поисках драгоценностей, бандиты вспарывали подушки, и пух летел по всему поселку.
Самые опасные, с точки зрения цензуры, стихи Надежда просто выучивала наизусть. Средств к существанию у семьи не было. Надежда Мандельштам в воспоминаниях перечисляет фамилии друзей, у которых приходилось клянчить деньги на жизнь… В этом списке – весь свет советской литературы – Маршак, Паустовский, Каверин… Правда, жертвовали не все и не всегда.
Неожиданно, чете Мандельштамов на правительственном уровне выдают путевку в санаторий. Санаторий недалеко от Москвы, за окном – холодная сырая весна, но они решились хоть какое-то время пожить, не думая где взять деньги на еду.
- Я полагаю, санаторий – это ловушка! – говорила Надежда, и ехала туда, как на плаху.
Пока они отъедались и отсыпались в санатории, в Москве решалась судьба поэта.
Осип и Надежда встретились 1 мая, и через 19 лет им было суждено навсегда расстаться именно в этот день.
Накануне ареста мужа ей снились иконы, лики святых, написанные на грубых досках. Она знала, что иконы для нее – это плохой знак.
Из пересыльной тюрьмы Надежда получит только одно письмо. Обрадовавшись тому, что хотя бы узнала адрес, она шлет мужу посылку.
Посылка возвращается с пометкой – «в связи со смертью адресата».
Еще долго ходили слухи, что Мандельштам жив. Через пару лет иллюзии окончательно растаяли.
Оставшись вдовой, несмотря на свое полулегальное положение, Надежда закончила университет и даже получила работу преподавателя. При всей любви к погибшему поэту, Надежда жила с гражданским мужем, проклиная себя за неумение быть одной.
После смерти Сталина, она сразу же добилась посмертной реабилитации Осипа Мандельштама и все силы положила, чтобы его стихи снова стали печатать.
К семидесяти годам эта женщина стала легендой. Иосиф Бродский нашел ее в Пскове, не веря своему счастью познакомиться с самОй Надеждой Мандельштам.
Вспоминая о встречах с ней, в ее некрологе он скажет:
«Тень была так глубока, что можно было различить в ней только тление сигареты и два светящихся глаза. Она выглядела, как остаток большого огня, как тлеющий уголек, который обожжет, если дотронешься.»
И еще:
«В интеллигентных кругах, особенно в литературных, быть вдовой великого человека - это почти профессия в России…».
Завещание Надежды Мандельштам. 1966 год.
…я обращаюсь к Будущему, которое ещё за горами, и прошу его вступиться за погибшего лагерника и запретить государству прикасаться к его наследству, на какие бы законы оно ни ссылалось. Это невесомое имущество нужно охранить от посягательств государства, если по закону или вопреки закону оно его потребует. Я не хочу слышать о законах, которые государство создает или уничтожает, исполняет или нарушает, но всегда по точной букве закона и себе на потребу и пользу…
Свобода мысли, свобода искусства, свобода слова — это священные понятия, непререкаемые, как понятия добра и зла, как свобода веры и исповедания. Если поэт живет, как все, думает, страдает, веселится, разговаривает с людьми и чувствует, что его судьба неотделима от судьбы всех людей, — кто посмеет требовать, чтобы его стихи приносили «пользу государству»? Почему государство смеет объявлять себя наследником свободного человека? Какая ему в этом польза, кстати говоря? Тем более в тех случаях, когда память об этом человеке живёт в сердцах людей, а государство делает всё, чтобы её стереть…
И я ещё прошу не забывать, что убитый всегда сильнее убийцы, а простой человек выше того, кто хочет подчинить его себе. Такова моя воля, и я надеюсь, что Будущее, к которому я обращаюсь, уважит её хотя бы за то, что я отдала жизнь на хранение труда и памяти погибшего.

Синтез гороскопов