реверс Аристократ+, ср Вождь+
25 декабря 1971
умер 25 февраля 2010 год
месяц 
https://ru.m.wikipedia.org/wiki/Галкин, ... _Борисович
Борис Галкин о сыне:
«Я вошел в эту семью, когда Владу было всего десять лет. В отличие от сестры, он принял меня не сразу. И я постоянно чувствовал его взгляд — взвешивающий, изучающий. Это продолжалось месяц за месяцем», — вспоминает Борис Галкин.
Помню, когда Влад первый раз назвал меня папой. Мы пошли с ним в кино, чтобы посмотреть фильм «Этот негодяй Сидоров» — картину, в которой Владик снялся практически сразу после «Приключений Тома Сойера и Гекльберри Финна».
Я вышел под впечатлением — передо мной была абсолютно зрелая актерская работа 11-летнего парня, выстроенная роль, прожитая судьба. Все думали: ну снимается мальчишка в одной картине, в другой, в третьей… А мальчишка-то уже работал! И я сказал: «Знаешь, Владюха, ты будешь очень хорошим артистом». Он посмотрел на меня внимательно — я много раз замечал этот его недетский, требовательный взгляд: мол, не лукавишь ли ты, не лицемеришь ли? Вот и тогда Владик посмотрел на меня так. Переспросил: «Это правда?» — «Абсолютная правда». — «Спасибо, папа»…
Хотя по-настоящему его сыновнее чувство я ощутил позже. Влад только-только окончил Щукинское училище и где-то загульбанил с ребятами. Нам позвонили и сказали, что он, мол, «перебрал», я поехал его забрать из компании.
На самом деле плохое поведение Влада оказалось в большой степени преувеличением. Когда появился по названному адресу, Владислав взял меня за руку и со словами «Пойдем отсюда» потащил на улицу. Пришли мы на Арбат, к Щукинскому училищу. Ночь на дворе, но нам открыли двери и разрешили пройти внутрь. Мы поднялись в репетиционный зал, Влад показал на сцену и тихо произнес: «Папа, я тоже здесь учился. Давай посидим». И мы сидели с ним вдвоем, обнявшись, прижавшись спинами к батарее, над нашими головами в окнах уже просвечивало летнее предрассветное небо. И было ощущение абсолютного покоя и счастья…
Я вошел в эту семью, когда Владиславу было десять лет, его сестре Маше — пять. Женился на их маме Елене Демидовой, и мы все стали жить в подмосковном Жуковском.
С Машенькой мы быстро нашли общий язык. А вот с Владиком… Не то чтобы между нами существовало какое-то непонимание или проблемы. Нет. Просто Влад — очень внимательный человек. И чтобы принять новое лицо, оказавшееся в его поле зрения, ему всегда требовалась пауза. Владик наблюдал. Я постоянно чувствовал его взгляд — взвешивающий, изучающий. Продолжалось это долго.
В детстве Владик занимался боксом. Однажды — ему было лет 13 — к тренеру зашел приятель, тоже боксер. Ради какого-то фанфаронства он ударил Влада под дых, тот задохнулся от боли. Вернувшись домой, Владислав мне все рассказал. Я позвонил тренеру и сказал, что хочу встретиться с этим товарищем. Видел, как Влад внутренне собрался, ему было и приятно, и волнительно, потому что неизвестно, чем все закончится.
Да и мне тоже. Мы пришли, а обидчика нет. Пока ждем его, я задаю вопросы ребятам: «Почему это произошло? Может, Влад его спровоцировал?» — «Нет», — отвечают. Кто-то говорит: «Он и меня ударил. Только Владика сильнее». Спрашиваю тренера: «Ну когда же состоится спарринг? Хочу ответить». Шутя, конечно, хотя врезать этому «другу» мне тогда действительно хотелось. Ждем 10 минут, 20 минут, полчаса. Я говорю: «Что же, если противник не приходит на схватку, ему засчитывается поражение». И мы уехали. Но, смотрю, Влад расстроился. Спрашиваю: «А ты чего хотел, чтобы был мордобой?» — «Нет, — отвечает, — я хотел увидеть, как ты себя поведешь». И я его понимаю. Потому что в этой жизни можно сколько угодно трепаться, а ты пойди и сделай!
Слава богу, у нас было много времени для общения.
Я сразу оказался вовлеченным в жизнь Влада. Мне потом не раз приходилось его защищать. В детстве — перед школьными учителями. Влад обычно появлялся в классе в начале учебного года, а потом на несколько месяцев уезжал в киноэкспедиции. Конечно, он получал задания, а в городах, где проходили съемки, посещал местные школы. Но не успевал все учить, не успевал сдавать экзамены. Я ходил на родительские собрания, выслушивал претензии учителей, беседовал с директором школы. Возвращался Влад и, скрипя зубами, учил эту несчастную математику. Учил только потому, что страшился оказаться в унизительном положении: его вызовут, а он будет стоять с бледным видом. Вот этот страх потерять достоинство мог спалить его изнутри! Владу непременно нужно было быть всегда лучшим и всегда первым.
По темпераменту своему, по эмоциям Влад был подобен шаровой молнии. Хотя молния, говорят, еще где-то иногда замирает, а он не замирал ни на секунду — сгусток энергии, постоянно движущийся и намеревающийся постичь все и вся.
Смешно сейчас вспоминать, но был у нас с ним такой эпизод. Влад научился неплохо нырять. Натренировался в Крыму, прыгая с приличной высоты, с камней. Бесстрашный был, а воду любил особенно и плавал как рыба. Вскоре мы поехали отдыхать в Израиль и там в бассейне вместе поднялись на десятиметровую вышку. Влад разбежался и прыгнул. Красиво все сделал, ничего не могу сказать. Но я тоже не валенок. Прыгаю вслед за ним. Владик увидел, что я не хуже его могу,
и расстроился неимоверно.
В сердцах чуть не утопил меня. А как он через несколько лет радовался, что стал бегать быстрее меня! Если бы серьезно занялся бегом, думаю, добился бы многого в спорте. А так его энергия, его мощь проявилась в актерстве.
«Я — сам!» — это, пожалуй, главные слова в жизни Влада. Он рано научился их говорить, повторял часто. Все, что касалось близких людей: мамы, бабушки Людмилы Николаевны, Маши, — для него было свято. Обычное обращение к Елене: «Мамуля» — очень уютное, домашнее. Но из дома он стремился вырваться. В 17 лет Влад поступил в Щукинское училище, мы купили ему однокомнатную квартиру в Жуковском. Он рано женился в первый раз, стал жить у жены. А к нам приезжал. Бывало, в течение двадцати минут становился совершенно невыносим. Раздражало его все.
Главным образом, что мир не так скроен, и он готов был все перевернуть и устроить по-своему. Говорилось все с позиции абсолютного максимализма и желания добра тем, на кого он в этот момент орал. Накал страстей шел сильнейший. Не забуду его ярый монолог в мой адрес: почему не снимаюсь, почему занят какими-то другими делами, хотя в первую очередь я актер и должен об этом помнить! Для меня это было как гром среди ясного неба. Таких выговоров в свой адрес я никогда не получал. Говорю ему: «Минуточку, ты поживи чуть-чуть. Тогда поймешь, почему я не снимаюсь». Прошло года два, и Влад согласился со мной: «Папа, ты был прав. Я уже наелся этого сценарного дерьма, вокруг сплошная муть и чушь». Я-то считаю, что у него нет ни одной проходной роли, все мог вытащить, вписывая в характер героя свою судьбу… В дни, когда не было работы, Влада тянуло что-то изменить, переделать в доме.
Обустраивая новую квартиру, он четко представлял себе, что и как в ней должно быть: потолки непременно четыре метра, плитка в ванной — заказанная в Италии, а входная железная дверь — как для банковского сейфа. И к обустройству дома Влад относился, как к искусству. Руками он мог сделать что угодно! А если я дома брал молоток, Владюха говорил: «Папа, опять стену сломаешь». Вообще-то я умею кое-что делать, но мне, чтобы собрать какую-то мебель, нужно, допустим, часа три. А Владу — 30 минут! Приехал он к нам однажды, осмотрелся: «Так, завтра в 12 часов привезут элементы для стенного шкафа». Говорю: «Нас не будет». — «А мне вы не нужны, давайте ключи». И все, к вечеру уже стоял шкаф…
В 1997 году мы 14 дней шли через пустыню Сахара. Преодолели больше 140 километров. Кроме нас с Владом там были еще трое польских спецназовцев из подразделения «Гром», двое наших разведчиков из ВДВ и двое проводников из местных жителей. Главная забота была вода, и мы шли от оазиса к оазису, как передвигаются верблюжьи караваны. Днем жара 58—60 градусов, а ночью — плюс 30, и это воспринималось как прохлада! Я и предположить не мог, что будет настолько тяжело. Первые дни между всеми нами не было никакого согласия, мы раздражались друг на друга по любому поводу. И только Влад — он был самый младший — не позволял себе как-то выказывать свое недовольство. Не обращал внимания ни на усталость, ни на сухость во рту, а с азартом наблюдал за происходящим, впитывал в себя, старался запомнить эмоции.
Ему было важно понять, как люди ведут себя в предлагаемых обстоятельствах. А на четвертый день со мной случился тепловой удар. Небо стало черным, земля перевернулась, я потерял сознание. Положили меня под тощий куст, набросили что-то сверху, чтобы создать хоть какую-то тень. Потом выяснилось, что все эти дни в пустыне я недобирал необходимую норму воды. Оказывается, за сутки нужно выпивать шесть литров, тогда организм восстанавливается. А я этого не учел, пил максимум литр… Когда пришел в себя, надо мной стоял Влад. И я чего-то «засопливил». Состояние словами не передать. Будто мозги стекли, а вместо них в голове какое-то варево. Чувствую, что с моими сосудами происходит сейчас что-то страшное, и недолго ждать той минуты, когда я скажу: «Так вот где таилась погибель моя...»
Но покапризничать Влад мне не дал. Сказал: «Ладно, пап, давай вставай». Я залпом выпил литра три воды — практически весь наш запас, и только к вечеру мы подошли к небольшому оазису. И тут, после всех передряг прошедшего дня, нас словно отпустило. У колодца мы, взрослые люди, начали плескаться, шуметь и брызгаться. А мы с Владом увидели старика — мусульманина лет под девяносто, поджарого, с очень ясными, прямо сверлящими глазами. Местные жители пожилого возраста нередко уходят в пустыню, становятся отшельниками. Уходят умирать. Но прежде роют колодцы, сажают деревья. И я понял, что тот оазис, у которого мы веселились, был создан этим человеком. Он стоял растерянный, глаза опустил… Как будто мы нарушили порядок его дома, а теперь собираемся развернуться и уйти, как будто осквернили это место.
Как ему объяснить, что мы просто расслабились? По-арабски никто из нас не говорит, наши проводники ушли к каравану. Я подхожу к старику, снимаю с пальца серебряный перстень и протягиваю ему… Кольцо это я купил на базаре в Египте, по внутренней стороне там было выгравировано некое арабское изречение. Я буквально вложил его в руку старику и попросил простить нас. Он смотрел на меня без эмоций, пока не опустил взгляд на кольцо. Понял, что перед ним вещь, сделанная в арабской стране, присмотрелся, прочел надпись… И глаза у него моментально просияли. С полминуты мы стояли, пожимая руки и благодаря друг друга, каждый на своем родном языке. Уверен, старик за нас молился — остаток пути у нас прошел как по маслу.
«О ВНУКАХ ВЛАДА Я БЫ ЗНАЛ»
Владислав никогда не посвящал меня в подробности личной жизни. Всегда ставил перед фактом: «Папа, я женился». Или: «Мы разводимся». Последнее всегда огорчало. Все его барышни были хорошие. Досадно было, что он с одной расстался, потом с другой… Но что я мог поделать? Сейчас, когда его нет уже три с лишним года, время от времени у меня появляются «внуки». Вот недавно позвонила девушка: «Вы только не волнуйтесь, но нам с вами нужно обязательно встретиться». А я и не волнуюсь. Потому что, если бы у Влада в самом деле были дети, во-первых, я бы об этом обязательно знал. А во-вторых — он был бы самым счастливым человеком на свете!
О том, что в Польше во время съемок сериала «Диверсант. Конец войны»
Владислав получил тяжелейшую травму, мы с Еленой узнали не сразу.
Он нас берег. Говорил, мол, ничего страшного. На самом деле Влад порвал связки коленного сустава. Сначала ему поставили ошибочный диагноз, и полтора месяца он продолжал сниматься, превозмогая дикую боль. Потом, уже в России, сделали одну операцию, вторую… Занесли инфекцию, началось воспаление. Вот сейчас говорю об этом, а у меня лицо полыхает от стыда. Волной поднимается и не дает покоя чувство вины. Что-то я сделал неправильно. Например, не настоял на том, чтобы после таких тяжелых операций Владик отдохнул, восстановил силы… Нет, он продолжал работать. Знаю, что на съемках фильма «Котовский» пахал без продыху в сложнейших условиях. Бешено уставал. Чтобы хоть немного сбросить напряжение, выпивал…
«Я НЕ ХОЧУ ТАЩИТЬ ТЕБЯ НА ДНО»
По поводу отношения Владислава к алкоголю наговорено много.
Я вам так скажу: в свое время за мной тоже тянулся целый шлейф из слухов и историй о том, сколько выпивает Борис Галкин. Но об этом говорили люди, с которыми я ни разу не выпивал! А тем, кто меня на самом деле знает, на эту тему сказать особо нечего. Да, помню, когда умер Леня Филатов, я так напился на поминках в Доме кино, что отключился полностью. Но ничего, приехали друзья, отвезли домой. Вот и Влад в какие-то моменты выпивал много, так что тяжело было по утрам. Но всегда существовала одна-единственная точка отсчета: его обязательства перед людьми. Он никого никогда не подвел. Нужно ли было ехать на съемки или что-то требовалось сделать по дому, Влад моментально собирал себя и начинал действовать.
В свободное время мог гульнуть так, что соседи мечтали уехать из дома, а лучше — из города. Он, слава богу, испытал чувство свободы. Это не значит, что несся куда-то без руля и без ветрил, но если бы Владислав не постиг сердечного раскрепощения, он не был бы ТАКИМ артистом. И уж Котовского ТАК не сыграл бы — точно. Ну а потом произошел скандал в том треклятом баре. Я опоздал туда, приехал на десять минут позже, чем надо было. Разговаривая с Владом по телефону, понял, с ним что-то не так. Когда нашел нужное заведение, Владислава уже увезли в милицию. Но там еще оставался участковый — мальчик с дрожащими руками и царапиной на щеке. Показал на эту ссадину: «Вот, Галкин меня ударил!» Но я-то знаю, что если бы всерьез ударил, то результат был бы другим. Спрашиваю бармена, что случилось. «Ой, здесь такое было! Он буйствовал, стрелял». Я говорю: «В вас стрелял?» — «Нет, по бутылкам». — «Разбил что-то?» — «Нет». — «Сломал?» — «Нет». — «Он расплатился с вами?» — «Да». — «А кто еще видел?» — «Никто не видел...» Оказывается, в этот момент и в баре-то никого не было... Что я хочу сказать. Если мне, подвыпившему мужику, в баре в течение 40 минут не дают мои 50 граммов виски, у меня тоже возникнет огромное желание двинуть стулом по барной стойке. Только я бы это желание сдержал, а Влад — нет, вот и вся разница. Человека импульсивного, да еще подвыпившего, можно спровоцировать на что угодно! И потом, простите меня, но «какая Марья без Ивана» и какой бармен без удара в ухо хоть раз в жизни? Для этого бары и существуют, чтобы можно было въехать, а потом уж разбираться и, конечно, возмещать моральный ущерб.
Сказать, что Влад переживал ситуацию — это не сказать ничего. Мы постоянно обсуждали с ним, как и почему все произошло. Я понимал, что он взвалил на себя чувство вины, которое в сто крат превышает реальное прегрешение. Мало кто это услышал, но на суде он просил прощения с таким сердечным раскаянием, как будто извинялся за всех преступников страны. Выеденного яйца не стоила та ситуация! Но я понимаю причину его состояния. Было задето не просто его самолюбие, это был удар по репутации, которую Влад создавал своими ролями. Боже мой, сколько общественных организаций до этого случая просто рвали Влада на части, старались затащить к себе. Куда его только не приглашали… Влад замкнулся, все носил в себе. Знаю, что ему звонила одна актриса, хотела по-дружески поддержать. Говорила: «Влад, я понимаю, как тебе тяжело. Давай приеду, мы поболтаем…»
Он сказал: «Нет. Я сейчас в таком состоянии, что возьму тебя за руку и потащу на свое дно. Зачем? Живи радостно…»
Я помню, что Влад не то чтобы чего-то боялся... но словно кого-то ждал. Однажды мы сидели с ним вдвоем на съемной квартире. У подъезда была установлена камера, а на стене кухни — монитор. Владик, разговаривая со мной, все время как бы невольно возвращался взглядом к этому монитору. Наконец я не выдержал: «Влад, ты мне по совести расскажи, что там?» — «Ничего, все нормально». После смерти Влада в его мобильном обнаружилось пять телефонных номеров, подписанных так: «враг-1», «враг-2», «враг-3», «враг-4», «враг-5». Я звонил по ним, мне никто не ответил. А следствие не посчитало этот факт для себя важным...
Я твердо знаю: Владик собирался жить, а не умирать. В его новой квартире шел ремонт. Уже лежал сценарий нового проекта. Пока выдалась пауза — первого марта — Влад собирался поехать проведать сестру… Наша последняя встреча до сих пор стоит у меня перед глазами. 23 февраля в районе трех часов я заехал к нему. Мы поговорили. И уже уходя я сказал: «Владюха, не падай духом, не терзайся сердцем. Нет повода, все преодолеем». А он ответил: «У меня все в порядке. Ты не волнуйся, пап…» Знаю, что в этот день к Владику заезжал друг Игорь. Привез еды, приготовленной его женой специально для Влада, — у него были проблемы с желудком. 24 февраля Влад не отвечал на наши телефонные звонки. Но самого страшного никогда не предполагаешь. Тем более раньше бывало такое, что дозвониться до него мы не могли. Но 25-го я попросил Игоря вызвать МЧС и взломать дверь. Он сам — подполковник милиции, но дверь почему-то взломали лишь 26-го…
Во время церемонии прощания с Владом я сказал, что буду бороться за честь своего сына.
Сейчас по заказу Первого канала снимаю документальный фильм о нем. А не так давно я узнал, что в поселке Каськово Псковской области есть улица имени моего сына. Влад сам там никогда не был. Но когда встал вопрос, как назвать центральную улицу поселка, кто-то предложил, и почти все жители согласились назвать ее в честь нашего Влада. Там же, в Каськово, уже два года проходит детский туристический слет его имени. Я поехал в Каськово, встречался с ребятами. Много их набилось в зал, молчаливые такие, все смотрят пытливо... Я не знал, с чего начать разговор, и неожиданно для себя спросил: «А кем вы хотите стать?» И вдруг стройный хор мальчишеских голосов: «Дальнобойщиками!»
https://m.7days.ru/stars/privatelife/ot ... umirat.htm
«Я вошел в эту семью, когда Владу было всего десять лет. В отличие от сестры, он принял меня не сразу. И я постоянно чувствовал его взгляд — взвешивающий, изучающий. Это продолжалось месяц за месяцем», — вспоминает Борис Галкин.
Помню, когда Влад первый раз назвал меня папой. Мы пошли с ним в кино, чтобы посмотреть фильм «Этот негодяй Сидоров» — картину, в которой Владик снялся практически сразу после «Приключений Тома Сойера и Гекльберри Финна».
Я вышел под впечатлением — передо мной была абсолютно зрелая актерская работа 11-летнего парня, выстроенная роль, прожитая судьба. Все думали: ну снимается мальчишка в одной картине, в другой, в третьей… А мальчишка-то уже работал! И я сказал: «Знаешь, Владюха, ты будешь очень хорошим артистом». Он посмотрел на меня внимательно — я много раз замечал этот его недетский, требовательный взгляд: мол, не лукавишь ли ты, не лицемеришь ли? Вот и тогда Владик посмотрел на меня так. Переспросил: «Это правда?» — «Абсолютная правда». — «Спасибо, папа»…
Хотя по-настоящему его сыновнее чувство я ощутил позже. Влад только-только окончил Щукинское училище и где-то загульбанил с ребятами. Нам позвонили и сказали, что он, мол, «перебрал», я поехал его забрать из компании.
На самом деле плохое поведение Влада оказалось в большой степени преувеличением. Когда появился по названному адресу, Владислав взял меня за руку и со словами «Пойдем отсюда» потащил на улицу. Пришли мы на Арбат, к Щукинскому училищу. Ночь на дворе, но нам открыли двери и разрешили пройти внутрь. Мы поднялись в репетиционный зал, Влад показал на сцену и тихо произнес: «Папа, я тоже здесь учился. Давай посидим». И мы сидели с ним вдвоем, обнявшись, прижавшись спинами к батарее, над нашими головами в окнах уже просвечивало летнее предрассветное небо. И было ощущение абсолютного покоя и счастья…
Я вошел в эту семью, когда Владиславу было десять лет, его сестре Маше — пять. Женился на их маме Елене Демидовой, и мы все стали жить в подмосковном Жуковском.
С Машенькой мы быстро нашли общий язык. А вот с Владиком… Не то чтобы между нами существовало какое-то непонимание или проблемы. Нет. Просто Влад — очень внимательный человек. И чтобы принять новое лицо, оказавшееся в его поле зрения, ему всегда требовалась пауза. Владик наблюдал. Я постоянно чувствовал его взгляд — взвешивающий, изучающий. Продолжалось это долго.
В детстве Владик занимался боксом. Однажды — ему было лет 13 — к тренеру зашел приятель, тоже боксер. Ради какого-то фанфаронства он ударил Влада под дых, тот задохнулся от боли. Вернувшись домой, Владислав мне все рассказал. Я позвонил тренеру и сказал, что хочу встретиться с этим товарищем. Видел, как Влад внутренне собрался, ему было и приятно, и волнительно, потому что неизвестно, чем все закончится.
Да и мне тоже. Мы пришли, а обидчика нет. Пока ждем его, я задаю вопросы ребятам: «Почему это произошло? Может, Влад его спровоцировал?» — «Нет», — отвечают. Кто-то говорит: «Он и меня ударил. Только Владика сильнее». Спрашиваю тренера: «Ну когда же состоится спарринг? Хочу ответить». Шутя, конечно, хотя врезать этому «другу» мне тогда действительно хотелось. Ждем 10 минут, 20 минут, полчаса. Я говорю: «Что же, если противник не приходит на схватку, ему засчитывается поражение». И мы уехали. Но, смотрю, Влад расстроился. Спрашиваю: «А ты чего хотел, чтобы был мордобой?» — «Нет, — отвечает, — я хотел увидеть, как ты себя поведешь». И я его понимаю. Потому что в этой жизни можно сколько угодно трепаться, а ты пойди и сделай!
Слава богу, у нас было много времени для общения.
Я сразу оказался вовлеченным в жизнь Влада. Мне потом не раз приходилось его защищать. В детстве — перед школьными учителями. Влад обычно появлялся в классе в начале учебного года, а потом на несколько месяцев уезжал в киноэкспедиции. Конечно, он получал задания, а в городах, где проходили съемки, посещал местные школы. Но не успевал все учить, не успевал сдавать экзамены. Я ходил на родительские собрания, выслушивал претензии учителей, беседовал с директором школы. Возвращался Влад и, скрипя зубами, учил эту несчастную математику. Учил только потому, что страшился оказаться в унизительном положении: его вызовут, а он будет стоять с бледным видом. Вот этот страх потерять достоинство мог спалить его изнутри! Владу непременно нужно было быть всегда лучшим и всегда первым.
По темпераменту своему, по эмоциям Влад был подобен шаровой молнии. Хотя молния, говорят, еще где-то иногда замирает, а он не замирал ни на секунду — сгусток энергии, постоянно движущийся и намеревающийся постичь все и вся.
Смешно сейчас вспоминать, но был у нас с ним такой эпизод. Влад научился неплохо нырять. Натренировался в Крыму, прыгая с приличной высоты, с камней. Бесстрашный был, а воду любил особенно и плавал как рыба. Вскоре мы поехали отдыхать в Израиль и там в бассейне вместе поднялись на десятиметровую вышку. Влад разбежался и прыгнул. Красиво все сделал, ничего не могу сказать. Но я тоже не валенок. Прыгаю вслед за ним. Владик увидел, что я не хуже его могу,
и расстроился неимоверно.
В сердцах чуть не утопил меня. А как он через несколько лет радовался, что стал бегать быстрее меня! Если бы серьезно занялся бегом, думаю, добился бы многого в спорте. А так его энергия, его мощь проявилась в актерстве.
«Я — сам!» — это, пожалуй, главные слова в жизни Влада. Он рано научился их говорить, повторял часто. Все, что касалось близких людей: мамы, бабушки Людмилы Николаевны, Маши, — для него было свято. Обычное обращение к Елене: «Мамуля» — очень уютное, домашнее. Но из дома он стремился вырваться. В 17 лет Влад поступил в Щукинское училище, мы купили ему однокомнатную квартиру в Жуковском. Он рано женился в первый раз, стал жить у жены. А к нам приезжал. Бывало, в течение двадцати минут становился совершенно невыносим. Раздражало его все.
Главным образом, что мир не так скроен, и он готов был все перевернуть и устроить по-своему. Говорилось все с позиции абсолютного максимализма и желания добра тем, на кого он в этот момент орал. Накал страстей шел сильнейший. Не забуду его ярый монолог в мой адрес: почему не снимаюсь, почему занят какими-то другими делами, хотя в первую очередь я актер и должен об этом помнить! Для меня это было как гром среди ясного неба. Таких выговоров в свой адрес я никогда не получал. Говорю ему: «Минуточку, ты поживи чуть-чуть. Тогда поймешь, почему я не снимаюсь». Прошло года два, и Влад согласился со мной: «Папа, ты был прав. Я уже наелся этого сценарного дерьма, вокруг сплошная муть и чушь». Я-то считаю, что у него нет ни одной проходной роли, все мог вытащить, вписывая в характер героя свою судьбу… В дни, когда не было работы, Влада тянуло что-то изменить, переделать в доме.
Обустраивая новую квартиру, он четко представлял себе, что и как в ней должно быть: потолки непременно четыре метра, плитка в ванной — заказанная в Италии, а входная железная дверь — как для банковского сейфа. И к обустройству дома Влад относился, как к искусству. Руками он мог сделать что угодно! А если я дома брал молоток, Владюха говорил: «Папа, опять стену сломаешь». Вообще-то я умею кое-что делать, но мне, чтобы собрать какую-то мебель, нужно, допустим, часа три. А Владу — 30 минут! Приехал он к нам однажды, осмотрелся: «Так, завтра в 12 часов привезут элементы для стенного шкафа». Говорю: «Нас не будет». — «А мне вы не нужны, давайте ключи». И все, к вечеру уже стоял шкаф…
В 1997 году мы 14 дней шли через пустыню Сахара. Преодолели больше 140 километров. Кроме нас с Владом там были еще трое польских спецназовцев из подразделения «Гром», двое наших разведчиков из ВДВ и двое проводников из местных жителей. Главная забота была вода, и мы шли от оазиса к оазису, как передвигаются верблюжьи караваны. Днем жара 58—60 градусов, а ночью — плюс 30, и это воспринималось как прохлада! Я и предположить не мог, что будет настолько тяжело. Первые дни между всеми нами не было никакого согласия, мы раздражались друг на друга по любому поводу. И только Влад — он был самый младший — не позволял себе как-то выказывать свое недовольство. Не обращал внимания ни на усталость, ни на сухость во рту, а с азартом наблюдал за происходящим, впитывал в себя, старался запомнить эмоции.
Ему было важно понять, как люди ведут себя в предлагаемых обстоятельствах. А на четвертый день со мной случился тепловой удар. Небо стало черным, земля перевернулась, я потерял сознание. Положили меня под тощий куст, набросили что-то сверху, чтобы создать хоть какую-то тень. Потом выяснилось, что все эти дни в пустыне я недобирал необходимую норму воды. Оказывается, за сутки нужно выпивать шесть литров, тогда организм восстанавливается. А я этого не учел, пил максимум литр… Когда пришел в себя, надо мной стоял Влад. И я чего-то «засопливил». Состояние словами не передать. Будто мозги стекли, а вместо них в голове какое-то варево. Чувствую, что с моими сосудами происходит сейчас что-то страшное, и недолго ждать той минуты, когда я скажу: «Так вот где таилась погибель моя...»
Но покапризничать Влад мне не дал. Сказал: «Ладно, пап, давай вставай». Я залпом выпил литра три воды — практически весь наш запас, и только к вечеру мы подошли к небольшому оазису. И тут, после всех передряг прошедшего дня, нас словно отпустило. У колодца мы, взрослые люди, начали плескаться, шуметь и брызгаться. А мы с Владом увидели старика — мусульманина лет под девяносто, поджарого, с очень ясными, прямо сверлящими глазами. Местные жители пожилого возраста нередко уходят в пустыню, становятся отшельниками. Уходят умирать. Но прежде роют колодцы, сажают деревья. И я понял, что тот оазис, у которого мы веселились, был создан этим человеком. Он стоял растерянный, глаза опустил… Как будто мы нарушили порядок его дома, а теперь собираемся развернуться и уйти, как будто осквернили это место.
Как ему объяснить, что мы просто расслабились? По-арабски никто из нас не говорит, наши проводники ушли к каравану. Я подхожу к старику, снимаю с пальца серебряный перстень и протягиваю ему… Кольцо это я купил на базаре в Египте, по внутренней стороне там было выгравировано некое арабское изречение. Я буквально вложил его в руку старику и попросил простить нас. Он смотрел на меня без эмоций, пока не опустил взгляд на кольцо. Понял, что перед ним вещь, сделанная в арабской стране, присмотрелся, прочел надпись… И глаза у него моментально просияли. С полминуты мы стояли, пожимая руки и благодаря друг друга, каждый на своем родном языке. Уверен, старик за нас молился — остаток пути у нас прошел как по маслу.
«О ВНУКАХ ВЛАДА Я БЫ ЗНАЛ»
Владислав никогда не посвящал меня в подробности личной жизни. Всегда ставил перед фактом: «Папа, я женился». Или: «Мы разводимся». Последнее всегда огорчало. Все его барышни были хорошие. Досадно было, что он с одной расстался, потом с другой… Но что я мог поделать? Сейчас, когда его нет уже три с лишним года, время от времени у меня появляются «внуки». Вот недавно позвонила девушка: «Вы только не волнуйтесь, но нам с вами нужно обязательно встретиться». А я и не волнуюсь. Потому что, если бы у Влада в самом деле были дети, во-первых, я бы об этом обязательно знал. А во-вторых — он был бы самым счастливым человеком на свете!
О том, что в Польше во время съемок сериала «Диверсант. Конец войны»
Владислав получил тяжелейшую травму, мы с Еленой узнали не сразу.
Он нас берег. Говорил, мол, ничего страшного. На самом деле Влад порвал связки коленного сустава. Сначала ему поставили ошибочный диагноз, и полтора месяца он продолжал сниматься, превозмогая дикую боль. Потом, уже в России, сделали одну операцию, вторую… Занесли инфекцию, началось воспаление. Вот сейчас говорю об этом, а у меня лицо полыхает от стыда. Волной поднимается и не дает покоя чувство вины. Что-то я сделал неправильно. Например, не настоял на том, чтобы после таких тяжелых операций Владик отдохнул, восстановил силы… Нет, он продолжал работать. Знаю, что на съемках фильма «Котовский» пахал без продыху в сложнейших условиях. Бешено уставал. Чтобы хоть немного сбросить напряжение, выпивал…
«Я НЕ ХОЧУ ТАЩИТЬ ТЕБЯ НА ДНО»
По поводу отношения Владислава к алкоголю наговорено много.
Я вам так скажу: в свое время за мной тоже тянулся целый шлейф из слухов и историй о том, сколько выпивает Борис Галкин. Но об этом говорили люди, с которыми я ни разу не выпивал! А тем, кто меня на самом деле знает, на эту тему сказать особо нечего. Да, помню, когда умер Леня Филатов, я так напился на поминках в Доме кино, что отключился полностью. Но ничего, приехали друзья, отвезли домой. Вот и Влад в какие-то моменты выпивал много, так что тяжело было по утрам. Но всегда существовала одна-единственная точка отсчета: его обязательства перед людьми. Он никого никогда не подвел. Нужно ли было ехать на съемки или что-то требовалось сделать по дому, Влад моментально собирал себя и начинал действовать.
В свободное время мог гульнуть так, что соседи мечтали уехать из дома, а лучше — из города. Он, слава богу, испытал чувство свободы. Это не значит, что несся куда-то без руля и без ветрил, но если бы Владислав не постиг сердечного раскрепощения, он не был бы ТАКИМ артистом. И уж Котовского ТАК не сыграл бы — точно. Ну а потом произошел скандал в том треклятом баре. Я опоздал туда, приехал на десять минут позже, чем надо было. Разговаривая с Владом по телефону, понял, с ним что-то не так. Когда нашел нужное заведение, Владислава уже увезли в милицию. Но там еще оставался участковый — мальчик с дрожащими руками и царапиной на щеке. Показал на эту ссадину: «Вот, Галкин меня ударил!» Но я-то знаю, что если бы всерьез ударил, то результат был бы другим. Спрашиваю бармена, что случилось. «Ой, здесь такое было! Он буйствовал, стрелял». Я говорю: «В вас стрелял?» — «Нет, по бутылкам». — «Разбил что-то?» — «Нет». — «Сломал?» — «Нет». — «Он расплатился с вами?» — «Да». — «А кто еще видел?» — «Никто не видел...» Оказывается, в этот момент и в баре-то никого не было... Что я хочу сказать. Если мне, подвыпившему мужику, в баре в течение 40 минут не дают мои 50 граммов виски, у меня тоже возникнет огромное желание двинуть стулом по барной стойке. Только я бы это желание сдержал, а Влад — нет, вот и вся разница. Человека импульсивного, да еще подвыпившего, можно спровоцировать на что угодно! И потом, простите меня, но «какая Марья без Ивана» и какой бармен без удара в ухо хоть раз в жизни? Для этого бары и существуют, чтобы можно было въехать, а потом уж разбираться и, конечно, возмещать моральный ущерб.
Сказать, что Влад переживал ситуацию — это не сказать ничего. Мы постоянно обсуждали с ним, как и почему все произошло. Я понимал, что он взвалил на себя чувство вины, которое в сто крат превышает реальное прегрешение. Мало кто это услышал, но на суде он просил прощения с таким сердечным раскаянием, как будто извинялся за всех преступников страны. Выеденного яйца не стоила та ситуация! Но я понимаю причину его состояния. Было задето не просто его самолюбие, это был удар по репутации, которую Влад создавал своими ролями. Боже мой, сколько общественных организаций до этого случая просто рвали Влада на части, старались затащить к себе. Куда его только не приглашали… Влад замкнулся, все носил в себе. Знаю, что ему звонила одна актриса, хотела по-дружески поддержать. Говорила: «Влад, я понимаю, как тебе тяжело. Давай приеду, мы поболтаем…»
Он сказал: «Нет. Я сейчас в таком состоянии, что возьму тебя за руку и потащу на свое дно. Зачем? Живи радостно…»
Я помню, что Влад не то чтобы чего-то боялся... но словно кого-то ждал. Однажды мы сидели с ним вдвоем на съемной квартире. У подъезда была установлена камера, а на стене кухни — монитор. Владик, разговаривая со мной, все время как бы невольно возвращался взглядом к этому монитору. Наконец я не выдержал: «Влад, ты мне по совести расскажи, что там?» — «Ничего, все нормально». После смерти Влада в его мобильном обнаружилось пять телефонных номеров, подписанных так: «враг-1», «враг-2», «враг-3», «враг-4», «враг-5». Я звонил по ним, мне никто не ответил. А следствие не посчитало этот факт для себя важным...
Я твердо знаю: Владик собирался жить, а не умирать. В его новой квартире шел ремонт. Уже лежал сценарий нового проекта. Пока выдалась пауза — первого марта — Влад собирался поехать проведать сестру… Наша последняя встреча до сих пор стоит у меня перед глазами. 23 февраля в районе трех часов я заехал к нему. Мы поговорили. И уже уходя я сказал: «Владюха, не падай духом, не терзайся сердцем. Нет повода, все преодолеем». А он ответил: «У меня все в порядке. Ты не волнуйся, пап…» Знаю, что в этот день к Владику заезжал друг Игорь. Привез еды, приготовленной его женой специально для Влада, — у него были проблемы с желудком. 24 февраля Влад не отвечал на наши телефонные звонки. Но самого страшного никогда не предполагаешь. Тем более раньше бывало такое, что дозвониться до него мы не могли. Но 25-го я попросил Игоря вызвать МЧС и взломать дверь. Он сам — подполковник милиции, но дверь почему-то взломали лишь 26-го…
Во время церемонии прощания с Владом я сказал, что буду бороться за честь своего сына.
Сейчас по заказу Первого канала снимаю документальный фильм о нем. А не так давно я узнал, что в поселке Каськово Псковской области есть улица имени моего сына. Влад сам там никогда не был. Но когда встал вопрос, как назвать центральную улицу поселка, кто-то предложил, и почти все жители согласились назвать ее в честь нашего Влада. Там же, в Каськово, уже два года проходит детский туристический слет его имени. Я поехал в Каськово, встречался с ребятами. Много их набилось в зал, молчаливые такие, все смотрят пытливо... Я не знал, с чего начать разговор, и неожиданно для себя спросил: «А кем вы хотите стать?» И вдруг стройный хор мальчишеских голосов: «Дальнобойщиками!»
https://m.7days.ru/stars/privatelife/ot ... umirat.htm
с отцом - Борис Галкин КабанДева
один из моих любимых артистов
у него раньше две даты гуляли в интернете: 25 ноября и 25 декабря, сейчас осталась одна 25.12, но внешне, как для меня, вылитый Стрелец (25.11.1971,день Обезьяны)
месяц 
