*./viewtopic.php?f=47&t=6390
Крыса-Бык-Кабан-Коза-Кот-Обезьяна-Собака-Лошадь-Тигр-Дракон-Змея-Петух-Крыса. (движение от слуги к хозяину).
**********************
АЛЕКСАНДР ГРИБОЕДОВ (15 января 1795 года), и НИНА ЧАВЧАВАДЗЕ (4 ноября 1812)
(КОТ-КОЗЕРОГ/ВВ и ОБЕЗЬЯНА-СКОРПИОН/ОБОРОТЕНЬ)
Эта история любви из тех, которые через века становятся легендами и питают воображение поэтов. Если бы она не случилась на самом деле, а была вымыслом писателя, автору, пожалуй, не поверили бы...
Александр Грибоедов назвал свою любовь к Нине романом, который "оставляет далеко за собой самые причудливые повести славящихся своей фантазией беллетристов"
Рассуждения о женщинах
До:
«Чему от них можно научиться? – говаривал он. – Они не могут быть ни просвещенны без педантизма, ни чувствительны без жеманства. Рассудительность их сходит в недостойную расчетливость и самая чистота нравов в нетерпимость и ханжество. Они чувствуют живо, но не глубоко. Судят остроумно, только без основания, и, быстро схватывая подробности, едва ли могут постичь, обнять целое. Есть исключения, зато они редки; и какой дорогою ценой, какой потерею времени должно покупать приближение к этим феноменам». Слова Байрона “дайте им пряник да зеркало, и они будут совершенно довольны” ему казались весьма справедливыми.
После:
“Кто никогда не любил и не подчинялся влиянию женщин, тот никогда не производил и не произведет ничего великого, потому что сам мал душою… У женщин есть особое чувство, которое французы называют tact, этого слова нельзя перевести даже перифразой ни на один язык. Немцы перевели его как “разум чувствований”, это мне, кажется, довольно близко к подлиннику. Такт есть то же, что гений или дух Сократа: внутренний оракул. Следуя внушению этого оракула, женщина редко ошибается. Но оракул этот действует только в сердце, которое любит “.
А что было между «до» и «после»? Очень просто. ЧЕЛОВЕК ВЛЮБИЛСЯ.
Эти слова принадлежат выдающемуся человеку, писателю, поэту, драматургу, ученому, пианисту, композитору, дипломату, юристу, послу (список можно было бы еще продолжать) Александру Сергеевичу Грибоедову. Говорят, что человек жил тогда, когда знал, что такое любовь. Грибоедов ЖИЛ.. Трогательна история его любви.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Счастливая пора Александра Грибоедова и Нины Чавчавадзе
Именно это чувство стало самым ярким в жизни Грибоедова. Наверное, сам Амур прострелил сердце уже немолодого, но успешного дипломата и известного писателя.
Свою будущую жену, Нину Чавчавадзе, Александр Грибоедов знал, когда та была еще ребенком. Отец Нины, князь Александр Герсеванович Чавчавадзе, генерал-майор русской армии, крупнейший грузинский поэт и литератор, губернатор-наместник Нахичеванской и Эриванской областей, был близким другом Грибоедова. Часто бывая в его доме, Александр (превосходно владеющий не одним музыкальным инструментом и сам сочинявший музыку) стал обучать девочку игре на фортепьяно. Своего учителя маленькая черноволосая шалунья-хохотушка Нино называла по-русски длинно и сложно — Александром Сергеевичем, даже в мыслях не позволяя обращаться к нему так, как называли его взрослые — господин Сандро. Разучивая сложные гаммы под внимательным взглядом учителя, она и представить себе не могла, что пройдет совсем немного лет и этот милый человек в пенсне станет ее мужем.
Их судьбоносная встреча произошла 16 июля 1828 года в Тифлисе, в доме Прасковьи Николаевны Ахвердовой, которая была большим другом семьи Чавчавадзе и старинной приятельницей Грибоедова. К своим старым друзьям Александр Грибоедов заехал по дороге в Персию, куда был назначен министром-резидентом. Сидя за обеденным столом, прямо перед собой он увидел прекрасную девушку — с бездонными глазами и нежным лицом. В этом юном прелестном создании трудно было узнать его бывшую ученицу — смешливую девчушку с растрепавшимися косичками. Александр Грибоедов не мог оторвать глаз от Нины, очаровавшей его прелестью распускающегося цветка. Под его взглядом девушка окончательно смутилась — да, они давно не виделись, и, возможно, она очень изменилась, но не пристало ему, человеку светскому, дипломату, русскому министру-посланнику в Иране, так смотреть на нее! Да и каким важным стал теперь ее бывший учитель! Статский советник, весь в орденах и лентах! Но казалось, что от «важности» Александра Грибоедова не осталось и следа! В одну минуту, как в сентиментальнейших любовных романах, он, опытный дипломат, известный писатель, вдруг влюбился, как мальчишка. Впервые испытал он во всей силе счастливую любовь, переживая, по его словам, такой роман, который оставляет далеко за собой «самые причудливые повести славящихся своей фантазией беллетристов». Взволнованный силой нахлынувших на него чувств, 33-летний Александр Грибоедов решил тут же объясниться с Ниной. Он признался девушке в любви, возможно, странной, внезапно вспыхнувшей, а возможно, и долго неосознаваемой им самим — «идущей с тех давних, музыкальных уроков». «В тот день, — писал позднее Грибоедов, — я обедал у старинной моей приятельницы Ахвердовой, за столом сидел против Нины Чавчавадзе... все на нее глядел, задумался, сердце забилось, не знаю, беспокойство ли другого рода, по службе, теперь необыкновенно важной, или что другое придало мне решительность необычайную, выходя из-за стола, я взял ее за руку и сказал ей по-французски: "Пойдемте со мной, мне нужно что-то сказать вам". Она меня послушалась, как и всегда, верно, думала, что я усажу ее за фортепьяно... мы... взошли в комнату, щеки у меня разгорелись, дыханье занялось, я не помню, что я начал ей бормотать, и все живее и живее, она заплакала, засмеялась, я поцеловал ее, потом к матушке ее, к бабушке, к ее второй матери, Прасковье Николаевне Ахвердовой, нас благословили...»
Крестная матушка Нины и хозяйка дома, в котором произошло объяснение, П. Н. Ахвердова благословила свою любимицу, но долго не могла успокоиться и, глядя на нареченных счастливым взглядом, приговаривала: «Затмение солнечное на вас обоих нашло, иначе — как объяснить?! С бухты-барахты, пошли было передохнуть перед болтовней кофейной, а тут тебе — нате, пожалуйста, бегут — летят: "Ниночка — невеста!"».
Нина Чавчавадзе — невеста! Это известие заставило страдать многих мужчин. Воспоминания современников свидетельствуют, что к 16 годам прелестная княжна Чавчавадзе пленила не одно сердце. Ее благосклонности добивалось множество завидных кавалеров. Один из них, пожалуй, самый настойчивый обожатель, почти жених — Сергей Ермолов, сын знаменитого грозного генерала А. С. Ермолова, наместника Кавказа. Он был глубоко увлечен Ниной, но она не отвечала ему взаимностью. Руки княжны Чавчавадзе просил и тогда уже немолодой генерал-лейтенант В. Д. Иловайский. В архивах до сих пор хранятся письма Николая Сенявина, находившегося в 1827—1829 годах на военной службе на Кавказе и пережившего там безответную любовь к Нине Чавчавадзе. Любовная драма Сенявина разыгралась в Тифлисе весной 1828 года, незадолго до сватовства Александра Грибоедова, который в то время уехал в Петербург с Туркманчайским трактатом. Любовная исповедь Сенявина позволяет почувствовать обаяние личности юной княжны Чавчавадзе: Своему другу Б. Г. Чиляеву влюбленный офицер писал: «Цветок целого мира пленил меня, и в уснувших чувствах моих пробудилась наконец страсть, дотоле мною не знаемая. Ты не знаешь, я так влюблен, что готов пренебречь целым светом, дабы обладать Ангелом! Все, что в мире есть священного, я не нахожу уже более ни в ком, как в ней одной. Ее одну я обожаю, ее одну только вижу, об ней одной только думаю. И признаюсь, что лишен всякого спокойствия: и днем, и ночью Ангельский образ ее рисуется в моем воображении. Для ее одной я готов лишить себя всего. Что же в жизни без счастья? Где найду я себе другую, хотя сколько-нибудь подобную ей? Нигде, ибо, доживши до 28 лет, видал ли что-нибудь похожее? Нет, в мире не может существовать такого совершенства! Красота, сердце, чувства, неизъяснимая доброта, как умна-то! Божусь, никто с ней не сравнится!»
Когда позже, Сонечка Орбелиани, давняя подруга, пыталась выведать у нее подробности того вечера, Нино смущенно опускала ресницы, тер###ла кончик газового шарфа и говорила тихо: “Не знаю, право же, не знаю! Как во сне!” Потом, спохватившись, найдя слова, добавляла: “Как солнечным лучом обожгло!”
Александр Грибоедов направил послание Александру Чавчавадзе, как всегда отсутствовавшему, - и получил от него письменное же благословение.
18 июля из Тифлиса Грибоедов сообщил Амбургеру, назначенному на должность генерального консула в Тавризе: "Дружески поздравьте меня. Я жених, но вернусь за женой не ранее зимы. Если она вполовину любит меня, как я ее, то, конечно, она сделает меня счастливым".
"Меня ошеломило такое известие о том, что Грибоедов женится. Его будущая жена - молодая шестнадцати лет (в действительности 16 лет Нине еще не исполнилось) княжна Нина Чавчавадзе: она очень любезна, очень красива и прекрасно образована, - писал из Тифлиса в Петербург Карл Аделунг, второй секретарь посольства Грибоедова. - Весь Тифлис проявляет живейшее сочувствие к этому союзу; он любим и уважаем всеми без исключения; она же очень милое, доброе создание, почти ребенок".
За 2 недели до назначенного венчания Александр свалился в жесточайшей лихорадке. Он хотел скрыть свою болезнь от невесты, занятой приготовлением приданого и нарядов, которые она должна была сменять каждый день в течение недели, но Прасковья Николаевна Ахвердова была в курсе его болезни, потому что посылала к нему докторов и прислугу для ухода. Узнала и ее падчерица Дарья, которая все рассказала Нине.
Нина совершила поступок для тех времен шокирующий: она приехала на квартиру к своему жениху и день и ночь оставалась подле него, покуда он не выздоровел. Она так страстно и глубоко любила, что ей была безразлична репутация, ее не волновало ничего, кроме жизни возлюбленного.
Венчание произошло 22 августа 1828 года. Дарья Харламова-Ахвердова утверждала, что "лихорадка не покинула его до свадьбы, даже под венцом она трепала его, так что он даже обронил обручальное кольцо и сказал потом: "С`est de mauvaise augure". ("Это дурное предзнаменование").
Они были счастливы с первого дня свадьбы. Постоянно стремились уединиться друг с другом. Часто отправлялись на конные прогулки и уезжали высоко в горы. Любимым стал для них путь от Сололакского ручья вверх к горе Мтацминда. Там они подолгу любовались восхитительным видом на долину Куры.
Однажды Александр сказал Нине: "Если что случится со мной, дай слово, похорони останки мои вот здесь. Это самое пиитическое место!"
Она же, юная, влюбленная и счастливая, беспечно ответила: "О, нет, мой Александр. Оставь печаль, мы будем жить вечно. И любовь наша не померкнет, как не померкнет твой поэтический дар".
Позже Нина Александровна Грибоедова рассказывала об этом племянникам с особой тоской. И всякий раз, когда она произносила "мы будем жить вечно", из глаз ее текли слезы.
Было решено, что Нина поедет с мужем в Персию. Оставаться дома и жить в вечном ожидании, как ее мать, она не хотела. Твердо решила, что разделит с Александром и трудности, и опасности, если таковые будут.
День отъезда превратился в настоящее событие для Тифлиса. "Когда после свадьбы они уезжали в Персию, все, у кого только были экипажи и верховые лошади, выехали их провожать", - вспоминала Дарья Харламова- Ахвердова.
Давней своей подруге Варваре Миклашевич Александр Грибоедов писал в те дни: "Женат, путешествую с огромным караваном, 110 лошадей и мулов, ночуем под шатрами на высотах гор, где холод зимний. Нинуша моя не жалуется, всем довольна, игрива, весела...Независимость, которой я такой был страстный любитель, исчезла, может быть, навсегда, и как ни мило и утешительно делить все с прекрасным, воздушным созданием, но это теперь так светло и отрадно, а впереди так темно! Неопределенно!! Всегда ли так будет!! Наконец, после тревожного дня, вечером уединяюсь в свой гарем; там у меня и сестра, и жена, и дочь, все в одном милом личике... Полюбите мою Ниночку. Хотите ее знать? В Malmaison, в Эрмитаже, тотчас при входе, направо, есть Богородица в виде пастушки Murillo - вот она".
В Тавризе выяснилось, что Нина беременна. Вскоре ей стало так плохо, что она не могла подняться с постели. Продолжать путь дальше не представлялось возможным. Александр же должен был ее покинуть и продолжить путь в Тегеран. Нина безропотно терпела недомогания и смиренно приняла отъезд мужа, хотя расставание было мучительным для обоих.
Не желая подвергать Нину опасности в Тегеране, Александр Грибоедов на время оставил ее в Тавризе — своей резиденции полномочного представителя Российской империи в Персии, и один поехал в столицу на представление шаху.
Александр клялся, что как можно быстрее завершит дела и вернется. Он уехал в Тегеран 20 декабря 1828 года. Нина осталась ждать его в Тавризе. В браке они прожили всего 14 недель.
Расставание с любимой супругой
Его въезд в Тегеран пришелся на воскресенье 5-го дня месяца реджеб, когда солнце стоит в созвездии Скорпиона. В глазах персов это было недобрым знамением и сразу вызвало неприязнь населения. Обстановка в городе и без того была угрожающей. Оберегая интересы России, министр-посланник, однако, настаивал, чтобы на Персию не слишком давили с уплатой контрибуций. Но в Петербурге придерживались иного мнения и требовали, чтобы Грибоедов держался как можно тверже, демонстрируя непокол###мую волю России. Он так и поступал, при этом не угождал, не льстил и, что для персов было особенно обидно, не давал и не брал взяток. За это его прозвали «сахтир» — «жестокое сердце».
Тоскуя по молодой жене, Александр Грибоедов купил красивую чернильницу, отделанную фарфором, и отдал граверу с текстом на французском: «Пиши мне чаще, мой ангел Ниноби. Весь твой, А. Г. 15 января 1829 года. Тегеран». В единственном сохранившемся до наших дней письме он писал Нине за две недели до гибели: «Бесценный друг мой, жаль мне тебя, грустно без тебя, как нельзя больше. Теперь я истинно чувствую, что значит — любить! Прежде расставался со многими, к которым тоже крепко был привязан, но день, два, неделя — и тоска исчезала, теперь чем далее от тебя, тем — хуже. Скоро и искренне мы с тобой сошлись навек. Целую...всю тебя с головы до ног. Грустно. Потерпим еще несколько, ангел мой, и будем молиться Богу, чтобы нам после того никогда более не разлучаться!» - , - тоска и дурные предчувствия мучили Грибоедова все сильнее. Он словно знал, что с ним случится страшное, что это неизбежно...
Александр Грибоедов очень беспокоился о жене и терзался тем, что вынужден оставлять ее одну в нездоровье — Нина очень тяжело переносила беременность. В письме к своему коллеге Макдональду, представителю Англии в Иране, и его супруге, с которыми в Тавризе общалась Нина, он пишет: «Через восемь дней я рассчитываю покинуть столицу», имея в виду свой отъезд из Тегерана в Тавриз. Увы, этому не суждено было случиться...
Гибель мужа
Бунт исламских фанатиков, подстрекаемых теми, кого бесила настойчивость русского посла в вопросе возвращения пленных, подданных России, на родину, вспыхнул в Тегеране 11 февраля 1829 года. Толпа ворвалась в русскую миссию, грабя и круша, убивая всех, кто попадался на пути. Выжил один только секретарь Мальцов: перс, служивший в миссии, закатал его в ковер и засунул в кладовку. Но поскольку Мальцов ничего не мог видеть, события того дня с трудом поддаются восстановлению.
Известно, что 15 казаков обороняли кабинет посланника, пока не погибли. Попытка иранских друзей вывести российского посланника и тех, кто был с ним, через подземный ход не удалась. Грибоедов отстреливался, потом схватился за саблю, но получил удар в голову, был забит камнями до смерти и изрублен. Вместе с ним было убито 37 сотрудников посольства. Погибли и Карл Аделунг, и доктор Мальберг, и канцелярист Кабулов, и все переводчики, и две служанки-грузинки, и камердинер Александр Грибов...
"Дорогу послу! Дорогу послу!" - кричали персы, выволакивая изуродованный труп Александра Грибоедова из дверей русской миссии. Трое суток его тело таскали по улицам Тегерана, потом бросили в яму, где уже лежали тела других русских. Когда бунт был усмирен, Александра Грибоедова опознали только по искривленному мизинцу на левой руке - памятка о дуэли с Якубовичем.
Шах Аббас-Мирза заявил, что потрясен "инцидентом". Искренне или нет, неизвестно. Россия же предпочла "инцидент" замять. Министр иностранных дел Нессельроде записал, как отреагировал Николай I на разгром русской миссии: "Ужасное происшествие в Тегеране поразило нас до высочайшей степени. Отношение вашего Сиятельства ко мне по сему предмету Государь Император изволил читать с чувством живейшего прискорбия о бедственной участи, столь внезапно постигшей Министра нашего в Персии и всю почти его свиту, сделавшихся жертвою неистовства тамошней черни. Достоинству России нанесен удар сильный, он должен быть торжественно изглажен явным признанием верховной Персидской власти в совершенной ей невиновности по означенному случаю. При сем горестном событии Его Величеству отрадна была бы уверенность, что Шах Персидский и наследник Престола чужды гнусному и бесчеловечному умыслу, и это сие происшествие должно приписать опрометчивым порывам усердия покойного Грибоедова, не соображавшего поведение свое с грубыми обычаями и понятиями тегеранской черни, а с другой стороны, известному фанатизму и необузданности сей самой черни, которая одна вынудила Шаха в 1826 году начать с нами войну... " Государь дал согласие на приезд в Петербург "либо Аббас-Мирзы, либо сына с его извинительным письмом от шаха в качестве единственного шага, дабы в глазах Европы и всей России оправдать Персидский двор".
Жизнь Нины после утраты мужа
Весть о гибели русской миссии в Тегеране достигла Тавриза 17 февраля. От Нины Грибоедовой произошедшее старательно скрывали, что было не очень трудно: тяжело перенося беременность, она почти не выходила из своей комнаты.
Князь Чавчавадзе, опасаясь, что миссию в Тавризе может постигнуть та же участь, хотел двинуться вместе со всоим отрядом, чтобы вывезти дочь. Однако генерал Паскевич, командующий войсками кавказского региона, запретил пересекать русско-турецкую границу. Все, что мог сделать Чавчавадзе, - это послать за Ниной своего племянника Романа.
Роман Чавчавадзе рассказал Нине о погроме в посольстве, но сумел убедить ее в том, что муж ее чудом спасся и что ей следует ехать в Тифлис, куда сейчас держит путь Грибоедов и где они встретятся. Но в Тифлисе, охваченном трауром, далее скрывать от нее случившееся оказалось невозможным.
Горе, охватившее юную вдову, было настолько мучительным, что привело к преждевременным родам, очень тяжелым. 22 апреля 1829 года Нина Грибоедова писала подруге в Тавриз: «Через несколько дней после моего приезда, тяжелых дней, проведенных в борьбе с тоской, охватившей меня, в борьбе с неясной тревогой и мрачными предчувствиями, все более раздиравшими меня, было решено, что лучше сразу сорвать покрывало, чем скрывать от меня ужасную правду. Свыше моих сил пересказывать вам все то, что я перенесла; я взываю к вашему сердцу любящей супруги, чтобы вы смогли оценить мою скорбь, я уверена, что вы поймете меня: мое здоровье не могло противостоять этому ужасному удару. Переворот, произошедший во всем моем существе, приблизил минуту моего избавления. Опустошенная душевными страданиями более, нежели страданиями физическими, лишь через несколько дней я смогла принять новый удар, который мне готовила судьба: мой бедный ребенок прожил час, а потом соединился со своим несчастным отцом - в мире, где, я надеюсь,будут оценены и их достоинства, и их жестокие страдания. Однако его успели окрестить, ему дали имя Александр в честь его бедного отца».
Тело российского посланника везли на родину с почетом. Нина была еще слаба после родов, но настаивала на том, чтобы встречать мужа на дороге, ведущей в Тифлис. Ждали долго, и только к ночи появилась группа конных с факелами. Увидев повозку с гробом, подпрыгивающим на неровной горной дороге, она без чувств упала на руки матери и подбежавшего врача. Когда, несколько часов спустя, Нина в сопровождении родных шла по городу за медленно ехавшей траурной процессией, толпы людей, собравшихся на улице, молча расступались перед ней.
Придя в себя, Нина принялась хлопотать об исполнении последней воли Александра: он хотел быть похороненным на Давидовой горе...
Отпевали Грибоедова в том самом соборе, где меньше года назад венчался он с юной красавицей Ниной Чавчавадзе и, уронив кольцо, прошептал о дурном предзнаменовании.
Внук шаха Ирана Хозров-Мирза прибыл в Россию, чтобы принести полагающуюся по традиции виру, искупление за пролитую кровь. Он преподнес императору уникальный алмаз "Надир-Шах" в 34 карата, принадлежащей династии Великих Моголов, на гранях которого арабской вязью выточены слова из Корана. Алмаз был принят, после чего Хозров-Мирза отправился к матери Грибоедова Анастасии Федоровне просить у нее прощения. И она, по православной традиции, простила...
Цена жизни русского гения. Стоимость счастья юной княжны.
Нина хотела поставить на могиле мужа достойный памятник. Она сама сделала эскиз: мраморная гробница с портретом Александра, а на ней - бронзовая женская фигура в рыданиях цепляется за могильный крест... У подножия креста сложены бронзовые же книги. На черном мраморе попросила высечь слова, которые шептала бессоными ночами: "Для чего пережила тебя любовь моя?"
Нина не хотела, да и не могла думать о том ужасном времени! Но воспоминания приходили к ней помимо ее воли... Законопаченный гроб с останками того, кто когда-то был ее обожаемым Александром... С этих мгновений мир для Нины Грибоедовой-Чавчавадзе навсегда стал другим — этот мир не изменился внешне, но в нем не было теперь ее бесценного Сандро. И все же Нина постаралась вычеркнуть из памяти те минуты невыносимой боли, когда она провожала в последний путь своего любимого. Всю жизнь она вспоминала мужа живым. Вот он весело и заразительно смеется — так громко, что дребезжат оконные стекла; вот стремительно выводит пером на бумаге какие-то строчки; вот о чем-то увлеченно и с интересом рассказывает... И эти воспоминания о мгновениях, проведенных рядом с Ним, стали для Нины самыми сладостными, самыми дорогими, хотя причиняли ей немало страданий. Каждый день она пешком ходила на могилу мужа. И так на протяжении долгих лет. Удивительная и восхитительная преданность и верность, продиктованные велением сердца и души...
Многие хотели утешить ее. Сделать счастливой. Сергей Ермолов сватался к ней вторично, но получил отказ: она уже замужем за Александром. Навсегда.
Поэт и генерал Григорий Орбелиан был влюблен в Нину на протяжении 13 лет, сватался регулярно, но так и не добился взаимности. Сватался также и гражданский губернатор Грузии Петр Демьянович Завилейский, и этого брака хотел ее отец, но Нина была тверда в своей верности погибшему мужу. К могиле мужа и сына она поднималась каждый день, пока ей позволяли силы. Ее называли "Черной розой Тифлиса" - за неувядающую красоту и неизменно черные одежды.
Гостеприимный дом Грибоедовой-Чавчавадзе в Тифлисе и Цинандали всегда был широко открыт для друзей и знакомых, но только улыбающаяся, блистающая все больше расцветающей настоящей южной красотой Нина Александровна никогда не снимала на этих вечерах черного платья вдовы. Надев его на семнадцатом году жизни, Нина Грибоедова оставалась в нем все дальнейшие 28 лет, до самой могилы. Платье ее могло быть роскошным, выписанным из столицы моды Парижа, бархатным, кружевным или шелковым, но все равно оно было вдовьим и печальным. В скорбном трауре она появлялась всюду. Грузинские женщины часто ходят в черном, так что ее вдовий наряд вызывал недоумение лишь в первые годы. Потом окружающие привыкли, находя в этом даже особый шарм. Роскошные – выписанные из Парижа – гипюровые, бархатные, шелковые, пахнущие терпкими ароматами – эти вдовьи платья вытеснили из гардероба все светлые.
Неутомимые, не потерявшие надежд поклонники дружно называли Нину Александровну «черной розой Тифлиса», седовласые кавалеры постарше при встрече почтительно склоняли головы и почитали за особую честь поцеловать ее руку. Их душевные порывы часто не были для Нины тайными, но она относилась ко всем с равным уважением, и сердце ее молчало. Каждого заинтересовавшего ее мужчину она невольно начинала сравнивать с Александром: искать хотя бы подобие его манеры легко и непринужденно говорить, заразительно и звонко смеяться, запросто наигрывать что-то чарующее и мелодичное на фортепьяно, смешно поправлять пенсне на переносице... Она сознавала, что это все — невозвратимо и не может ни в ком и никогда повториться. Знала, что нельзя целиком отдаваться во власть того, что навсегда осталось в прошлом, но ничего не могла с собой поделать. Нина Чавчавадзе понимала молчание своего сердца и хранила его, как редкую драгоценность. Она не боялась повторения ужасной боли смертельной разлуки с близкими, как говорили некоторые, объясняя для себя ее упорный отказ от вторичного замужества. Нина знала, что сильнее той невыносимой боли, которую она перенесла тогда, зимой 1829 года, быть не может. Она знала, что просто не сможет испытать более ни к одному человеку на свете того всепоглощающего чувства безмерной нежности, радостного удивления и мгновенного принятия в сердце, как это было с ее драгоценным Сандро! Через всю жизнь пронесла Нина Чавчавадзе свою первую и единственную любовь. «Больше всего на свете, — писал один из ее современников, — дорожила она именем Грибоедова, и своею прекрасною, святою личностью еще ярче осветила это славное русское имя».
Ее сердце всегда откликалось на чужие беды, огромные суммы из своего личного состояния Нина тратила на благотворительность. Со временем она перестала отказываться от развлечений и балов, с удовольствием посещала музыкальные вечера, часто сопровождала отца и сестру на приемах.
Нина жила при сестре своей Екатерине, заботилась о племянниках, которые называли ее "мама Нина", но ей страстно хотелось своего ребенка. Иногда она даже плакала, качая на руках чужого младенца.
Видя ее слезы, ее брат Давид поклялся: если его жена родит еще одну девочку - он отдаст ее Нине. Так он и поступил. Девочку окрестили Катенькой, она была слабеньким, хилым младенцем, такие обычно не выживали... Но Нина самоотверженно заботилась о ней, и девочка окрепла. Кроватка Кати всегда стояла в спальне Нины. Правда, Нина не скрывала, что она Кате тетя, а не мама. Тем не менее она отписала Кате в завещении среди прочего самую драгоценную свою вещь: шкатулку, в которой Грибоедов хранил черновики и которую забыл, уезжая в Тегеран. Эту шкатулку Нина часто брала на колени и гладила, как кошку.
Осенью 1856 года в Москве состоялась коронация нового государя, Александра II. Сестра Нины, Екатерина, ставшая после смерти мужа правительницей Мингрелии, была приглашена на празднества. Разумеется, она взяла с собой Нину. Вдова Грибоедова, моложавая, прекрасная, одетая в траур, произвела на светское общество впечатление большее, чем многие именитые гости. И когда после долгих хлопот поэтессы Евдокии Ростопчиной "Горе от ума" все-таки поставили на сцене Малого театра, все бинокли были направлены не на актеров, а на сидевшую в зале Нину...
Летом 1857 года в Тифлисе началась холера, пришедшая из Персии. Тогда не знали, что холера идет по воде. Считали, что ее приносит горячий южный ветер.
Все, кто мог, покидали город. Уехали и родные Нины. Сестра и воспитанница умоляли ее отправиться в дальнее имение с ними, но Нина отказалась. Она сказала: "В городе всего 2 врача да община сестер милосердия при русском госпитале. Я лишней не буду". Нина осталась. И, ощущая верное дыхание болезни, с облегчением звала: "Погоди, я скоро, очень скоро приду к тебе. Я исстрадалась без тебя. Что только не перенесла твоя бедная Нина с той поры, как ты ушел… Сколько я мечтала о смерти, и вот она пришла. Мы скоро свидимся, свидимся... и я расскажу тебе обо всем. И мы уже навеки будем вместе, вместе...". Она ухаживала за больными в госпитале, пока не заразилась сама. Четыре дня пролежала в беспамятстве, бормоча что-то невнятное. Но незадолго до смерти пришла в себя и сказала, четко и ясно: "Меня - рядом с ним".
Ее любовь пережила любимого на 29 лет.
Они соединились через 28 лет – где-то там, где смерти не бывает.
Умерла она 28 июня 1857 года и была похоронена в гроте, рядом с обожаемым мужем и ее младенцем. Яков Полонский, посетивший могилу Грибоедовых, написал:
...Там, в темном гроте - мавзолей,
И - скромный дар вдовы -
Лампадка светит в полутьме,
Чтоб прочиталивы
Ту надпись и чтоб вам она
Напомнила сама -
Два горя: горе от любви
И горе от ума.
Высоко над Тбилиси, в монастыре Святого Давида, что на горе Мтацминда, покоится их прах. Сюда, к увитой плющом нише с двумя могилами, приходит много людей. На одном из надгробий, обхватив распятие, рыдает коленопреклоненная женщина, отлитая из бронзы. Все свое великое и трепетное чувство вложила Нина в слова, выбитые на холодном и тяжелом черном камне могильной плиты: «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя!»
Там, где вьется Алазань,
Веет нега и прохлада,
Где в садах сбирают дань
Пурпурного винограда,
Светло светит луч дневной,
Рано ищут, любят друга…
Ты знаком ли с той страной,
Где земля не знает плуга,
Вечно юная блестит
Пышно яркими цветами
И садителя дарит
Золотистыми плодами?..
Странник, знаешь ли любовь,
Не подругу снам покойным,
Страшную под небом знойным?
Как пылает ею кровь?
Ей живут и ею дышат,
Страждут и падут в боях
С ней в душе и на устах.
Так самумы с юга пышат,
Раскаляют степь…
Что судьба, разлука, смерть!..
