ТИГР в кармический год. интервью с Чичваркиным. Выдержки.
*
http://www.bfm.ru/articles/2009/09/02/b ... govno.html
— Где вы сейчас живете, чем занимаетесь? — Живу в Великобритании, ничем не занимаюсь.
(...)
— (...) А я для этого ничего не делаю.
— Почему? — Жалко денег и сил. В этом нет смысла. В России у меня нет больше дома, у меня семья здесь. У меня нет возможности начинать бизнес, потому что вообще нет возможности начинать бизнес. Нет больше компании.
— Человек, о котором вы говорили — это Олег Киселев. Ему удалось вернуться. — Ему удалось, а мне не надо, чтобы мне удалось. Я не хочу.
— То есть в принципе вы вообще не планируете возвращаться в Россию? — Нет. Когда это будет свободная страна, где можно созидать — с удовольствием, но сейчас я не представляю себе, когда это может произойти.
— Почему вы согласились на это интервью? — Российский менталитет вообще любит годовщины. Любят же год отмечать — ребенку год, со дня смерти год, с момента конфликта в Южной Осетии год. Мне тоже захотелось как-то отметить год.
Смотрите, у нас как принято: все коммерсанты, все бизнесмены априори уголовники, виноватые люди, об которых надо вытирать ноги, и мазать говном. А они должны тихо сидеть под лавкой и обсыхать, будучи благодарными, что они живы. Потому что коммерсант и любой предприниматель-бизнесмен — это вор, бандит, и скорей всего, вообще страшный бандит. Если он маленький, то он еще маленький злодей, а когда вырастет, то страшный злодей. Многим показалось, что у меня какое-то огромное чувство страха. Нет у меня чувства страха больше.
— Но было? — До отъезда — конечно. Я знаю, что суд надо мной будет независимый от какой-либо политики. Я к этому суду абсолютно готов и спокоен.
— Вы имеете в виду суд по вопросу об экстрадиции? — Любой суд, который будет на территории Великобритании. Я спокоен, потому что я чист перед страной, перед совестью, перед компанией, перед всеми людьми — перед теми людьми, кто купил компанию, перед моими партнерами. Я чист, и, в общем, моя совесть очень на месте находится. И слава богу, мне не нужно идти на постоянные сделки с ней, как это было перед отъездом.
— До какого момента у вас был страх? — До момента, когда я увидел в аэропорту Лондона мою семью.
— Скажите, получали ли вы уже какие-то документы по вопросу экстрадиции? — Я?
— Адвокаты говорят, что по правилам власти Великобритании должны вам вручить повестку о том, что вы разыскиваетесь Интерполом, российскими властями, и потом вам уже дают повестку для вызова в суд, и суд Лондона уже решает — выдавать вас или нет. — Наверное, это произойдет.
— Но пока у вас никаких данных? — Никаких. Дело в том, что для суда в Лондоне нужна такая вещь, давно забытая в российском правосудии, как доказательства.
— Российская прокуратура уже направила в Великобританию свой запрос с пакетом документов. — Направила так направила.
(...) — Дело в том, что некоторые люди мои деньги уже мнимо разделили — кому сколько достанется, уже как бы нафантазировали. А я не собираюсь ни с кем делиться. Эти деньги потом моим и кровью заработаны. Они заработаны огромным количеством усилий, огромным количеством людей, которые получили опыт и большие зарплаты, а теперь эта машина работает на большую и уважаемую компанию.
(...)
— Вы обронили фразу, что до какого-то момента шли на сделки со своей совестью. Например? — Я очень боялся навредить тем людям, кто находится в тюрьме. Я не давал комментариев, хотя мне очень хотелось. Когда меня пригласили в партию, я там пытался очень мягко как-то обратить взоры на то, что испытывал бизнес в начале кризиса. Мне приходилось во многом себя сдерживать, не говорить то, что я считаю, то, что я чувствую и думаю.
И сейчас я могу этого не делать. Просто вокруг очень много вранья. И есть же все-таки нормальные люди, которые со мной работали, которые приблизительно помнят, как все это было. Хочется им передать привет и сказать, что я никого не предал и не предам.
Мне постоянно говорят, что на меня уже написали доносы все, кто сидит в тюрьме — ведь им говорят, что Чичваркин пошел на сделку со следствием. Это обычная разводка такая. Но даже если там все скажут это — я понимаю, когда человек в тюрьме, можно разжижить психику, можно вынудить написать признание, что я, например, младенцев ел, — то меня-то никто не сможет принудить.
— А вы сдерживались почему? Из партийной солидарности? — И из-за нее тоже. Я понимал, что у меня мысли, может быть, более ультралиберальные, а у партии более сдержанный настрой, и мне надо было, естественно, служить ее интересам. Вы представляете, что будет, если, например, партийный цвет красный, а один в розовом, другой в малиновом, третий в бордовом. Решили быть вместе — значит, надо быть вместе. У меня это даже начало получаться в последние недели перед отъездом.
— Какие у вас планы? Откроете свой бизнес в Лондоне? — Может быть.
— С чем будет связан бизнес? — Обслуживание людей. Сервис. А я больше, во-первых, ничего не умею, мне больше ничего и не нравится. Свет и радость мы приносим людям. Вот и будем дальше приносить смех и радость.
— А сервис с чем связан, с мобильными телефонами? — Нет, наверное. После такой большой штуки заниматься чем-то мелким, тем же самым не хочется. Зачем? Надо попробовать себя в чем-то другом.
— У вас уже есть бизнес-план? — У меня никогда нет бизнес-плана, по наитию обычно все.
— А вы следите за событиями в России? — Зависит от настроения. Иногда долго нет, иногда поковыряюсь.
— Прессу читаете? — Прессу нет, иногда Интернет, когда есть возможность, есть настроение. Да все плохо: демотивация, полуработица, национализация. Ничего хорошего не будет от этих воздействий.
(...)
— Что бы вы хотели сказать тем, кто здесь в России — своим партнерам, своим друзьям, близким? — Надо сказать большое спасибо прокуратуре, благодаря которой я четко понял, кто настоящие друзья, а кто говно. За это огромное спасибо. А то так бы где-нибудь под старость узнал и расстроился бы.
А всем остальным чего сказать? Созидайте, пока можно.
