Борис Акунин (Григорий Чхартшвили), Обезьяна-Телец/Вождь
Федор Михайлович Достоевский, Змея-Скорпион/Вектор
В 2006 году вышел роман автора бестселлеров Акунина "Ф.М", в котором слуга устроил настоящий фестиваль вокруг монументального хозяина. Хозяйский призрак травит душу, будоражит нервы, заставляет слугу метаться в крайности- от издевательства до обожания.
Обезьяну, ясно дело, привлекают пикантности, а приземленный знак умеет превратить литературу в ходовой товар.
Привожу отрывки из интервью:
- В "Пелагие и Чёрном монахе", помнится, был довольно резкий пассаж в адрес Достоевского. Почему Вы взяли в качестве матрицы именно его роман, а не "Героя нашего времени", например?
- Потому что Фёдор Михайлович Достоевский, из всей русской классики, вызывает у меня самые сильные чувства. Это и восхищение, и раздражение, и желание поспорить. Стиль Достоевского вкуснее и чувственнее, чем у кого бы то ни было. Есть всего один автор, который заводит меня так же сильно, - Чехов. Но это другая история.
В романе про Пелагею один из персонажей (не автор) действительно говорит, что Фёдор Михайлович зря сестру старухину убил: показалось, видимо, Достоевскому, что будет недостаточно, если Раскольников отправит на тот свет только одну противную старуху, тогда читатель не поймёт, что убийство - это преступление. Нужно было убить ещё несчастную малахольную Лизавету. Но это, по сути, снимает значительную часть нагрузки и ответственности. Получается, что убить старуху - оно и ничего. Вот если Раскольников ещё и Лизавету убил, тогда он, конечно, злодей. Мне кажется, Фёдор Михайлович несколько облегчил здесь себе задачу, не понадеялся на читателя. Поэтому у меня Лизавета остаётся жива.
- Как Вам кажется, Вы первый решились поместить Достоевского в игровой контекст?
- Ой, я думаю, ничего нового в этом нет. Всякого рода игры с классикой, римейки существуют на протяжении всего двадцатого века. Если говорить про игру в подделку стиля русских писателей, то это увлекательнейшее занятие, очень приятное - только ты попадаешь в этот стиль и никак не можешь потом из него выкарабкаться. Но и тут я не первый - например, Сорокин в "Голубом сале" делал это, в том числе и с Достоевским.
(...)
- В Ваших романах мало эротики. Эротическая тема на русском языке Вам не подвластна?
- Вот… опять-таки возвращаясь к Достоевскому: когда я углубился в него с профессиональным интересом, я с некоторой оторопью открыл для себя, до какой степени это напряжённо эротичный писатель. Если ты начинаешь выводить его силовые линии в современный текст, текст получается просто… скандальным. Многие современные авторы до такой степени напряженности не доходят. И я сделал вот какую штуку: написал эротические сцены и фрагменты, а потом их выкинул. Чтобы осталось напряжение, зуд ампутированной конечности.
Написаны эротические эпизоды были плохо - я действительно не умею этого делать, слов таких не знаю, не владею этой техникой. Это не от ханжества. Дело в языке. На мой взгляд, пока не нашлось автора, который мог бы по-русски писать об эротике без пошлостей и медицинских подробностей.
(...)
- Как Вам кажется, за что роман будут ругать?
- Ну, понятно, что ругать будут за кощунство над русской классикой. У нас полным-полно желающих вступиться за Достоевского и Чехова, хотя Достоевский и Чехов совершенно об этом не просили и в защите не нуждаются.
На мой взгляд, классика остаётся живой до тех пор, пока она вызывает желание с ней спорить. Для меня какие-то классические тексты - только литературные памятники. А какие-то живы, потому что они чем-то меня зацепляют. Достоевский для меня живее любого писателя из моих современников.
- "Ф.М." - удавшийся роман?
- Я сочту этот роман удавшимся, если "Преступление и наказание" Фёдора Михайловича Достоевского попадёт в списки бестселлеров.
