Крыса

Модератор: Антон

Ответить
Антон
Сообщения: 3587
Зарегистрирован: 11 янв 1970, 10:22
СГ: Петух-Водолей / Вектор
П о л: ( м )
Благодарил (а): 42 раза
Поблагодарили: 650 раз

Крыса

Сообщение Антон » 14 окт 2016, 10:54

Андрей Курбский (1528 - 1583)

О том, как низко пал герой взятия Казани, свидетельствует уже то, что бегство его произошло совсем не так ярко, дерзко, гневно, на глазах у всего войска, как попытался сделать некогда под Оршей гордый шляхтич Михаил Глинский. Курбский бежал именно как предатель, как клятвопреступник — в страхе, тайно, под стыдливым покровом темной ночи.

Между тем историей зафиксировано: «на родине Курбский до последнего дня не подвергался прямым преследованиям». Напротив, именно царь сам назначил его весной 1563 г., своим главным наместником в Ливонии — сразу по окончании Полоцкого похода. И, кстати, вельможный князь был очень недоволен этим назначением: после тяжелого похода ему хотелось отдохнуть, а Иван определил на сборы только месяц...

Страх, принудивший «дородного князя», как заурядного авантюриста, цепляясь за веревку, карабкаться через высокую крепостную стену средневекового города, страх, заставивший его бросить семью, огромные родовые имения и, главное, огромную власть, был совсем иного рода — это был «страхразоблачения». Еще Н. А. Добролюбов считал Курбского первым русским либералом, чьи сочинения написаны были «отчасти уже под влиянием западных идей» и которыми Россия «отпраздновала начало своего избавления от восточного застоя».

Курбский «принадлежал к числу образованнейших людей своего времени», не уступая в начитанности самому Грозному царю. «Именно эта одинаковая начитанность, одинаковая страсть к книгам служила прежде самою сильною связью между ними». Она же дала возможность и их заочному диалогу-спору. «Курбский не хотел отъехать молча, молча расстаться с Иоанном: он вызвал его на словесный поединок. Началась драгоценная для историков переписка, ибо в ней высказались не только личные... отношения противников, в ней... вскрылась историческая связь явлений». Впервые детально (и наиболее объективно) проанализировал эту переписку замечательный русский историк С.М. Соловьев. Скрупулезно, шаг за шагом, аргумент за аргументом, рассматривая страстные, во многом предвзятые обвинения, выдвигаемые царю Курбским, и глубоко обоснованные (хотя и не менее страстные) ответы на них самого Ивана, историк прежде всего пришел к выводу о том, что критик царя выступал отнюдь не «сторонником прогресса», а, напротив, старых «родовых отношений» времен удельной раздробленности. Подлинным «православным царством» являлось для Курбского лишь то, где царь правит вместе со своей знатью. Грозный ушел от этого «идеала», став править самодержавно, и именно это главное, что не мог простить своему бывшему другу «потомок князей ярославских и смоленских... падших жертвами Иоанна IV, отца его и деда», писал С.М. Соловьев.

С лютой ненавистью обличая самодержавные устремления царя, его упорные попытки, отстранив от управления боярство, создать такой сильный, централизованный механизм власти, который защищал бы главные интересы всего населения страны, а не только отдельных сословий, Курбский и впрямь на западный (конкретно — на польский) манер отстаивал права — исключительные права на власть только для аристократии, только для избранного круга лиц, именуемых «мудрыми советниками», и которым обязан подчиняться сам государь. Никакого долга, никакого служения общегосударственным задачам, полное и неоспоримое право «отъезда» (т.е. ухода) к другому правителю — лишь такая свобода, и опять-таки только для знати (но никак — упаси бог! — не для холопов), устраивала вельможного князя. Действительно, либерал!...

Однако еще лучше, чем послания, наполненные критикой злоупотреблений Грозного царя, говорят о политических убеждениях и нравственных ценностях Курбского его собственные «деяния», многие из которых в популярной литературе вспоминаются не так часто, как «зверства» Ивана IV.

Гордому отпрыску древнего рода князей Ярославских — представителей старшей ветви Рюриковичей, Андрею Михайловичу Курбскому было 36 лет, когда он будто бы совершенно неожиданно решил покинуть Отечество. Но подлинные исторические документы неопровержимо свидетельствуют: бежать из Русского государства князь Курбский задумал еще минимум за полтора года до означенного времени — очевидно, как раз тогда, когда Грозный все сильнее стал ограничивать привилегии княжеско-боярских верхов. Курбский, как мы говорили выше, был однозначно против таких действий царя. Это, в конечном итоге, и привело к их разрыву, сделав двух давних друзей самыми непримиримыми врагами. Осознав, что, невзирая на высокое положение, он уже не может ни переубедить Ивана, ни противостоять ему, князь решил зло отомстить Грозному за поруганную боярскую честь. Он все хорошо продумал...

Хотя до сих пор окончательно не выяснено, кто сделал непосредственно самый первый шаг, кто отправил первое письмо, факт остается фактом: командующий русскими войсками в Ливонии князь Курбский долгое время лично вел тайную переписку с противником Руси — королем Сигизмундом-Августом, тщательно оговаривая условия своего перехода на его сторону. Сначала Андреем Михайловичем были получены так называемые «закрытые листы», т.е. секретные письма (правда, без соответствующих печатей) от самого короля, гетмана Н. Радзивилла и подканцлера литовского Е. Воловича. Все трое приглашали Курбского оставить Московию и переехать в Литву. Когда же князь дал свое согласие, королем и гетманом были отправлены ему в Юрьев (Дерпт, Тарту) уже «открытые листы» — официально заверенные грамоты с печатями, содержавшие приглашение приехать и обещание «королевскую ласку» (милость) вместе с солидным вознаграждением. Только после этого двукратного приглашения князь и совершил свой знаменитый побег, явившись в Литву отнюдь не как преследуемая жертва «царского произвола», но именно как изменник и клятвопреступник..

Впрочем, рассчитывая на королевскую «ласку», Курбский предпочитал иметь и кое-что «за душой». Историк отмечает: еще за год до побега, будучи наместником в Юрьеве, князь обратился в Печорский монастырь с просьбой о крупном займе, и монахи, конечно, не отказали могущественному воеводе, благодаря чему он «явился за границу с мешком золота. В его кошельке нашли огромную по тем временам сумму денег в иностранной монете — 30 дукатов, 300 золотых, 500 серебряных талеров и всего 44 московских рубля». В своей книге Р.Г. Скрынников приводит по сему поводу и мнение американского исследователя Э. Кинана, который тоже «восстал против мифа о преследуемом и гонимом страдальце Курбском. Боярин оставил в России жену, но это, по мнению Э.Кинана, не было делом вынужденным. Он бежал, имея по крайней мере трех лошадей, и успел захватить двенадцать сумок, набитых добром. Ясно... Курбский взял то и тех, что и кого он считал для себя нужным для дальнейшей жизни за границей».

Желанная заграница, однако, встретила его совсем не гостеприимно. Оставив Юрьев ночью, Курбский с небольшим отрядом последовавших за ним верных людей (всего 12 человек) к утру добрался до ливонского замка Гельмета — чтобы взять там проводника до Вольмара, где ждали беглецов королевские чиновники. Но... гельметские немцы поступили совсем «нецивилизованно»: они схватили и ограбили знатного перебежчика, отобрав у него все золото. Лишь после этого, говорит историк, арестованных беглецов повезли разбираться к начальству — в замок Армус. Архив города Риги и теперь хранит аккуратную запись показаний, данных тогда князем Курбским...

Свою злость и разочарование таким «приемом» ограбленный до нитки Курбский выместит уже на следующий же день, оказавшись, наконец, в Вольмаре и сразу засев за послание бывшему другу-царю: «...всего лишен был и от земли божия тобою туне отогнан!.. (Но) не мни, царь, не помышляй нас погибшими. Прогнанные (тобою) без правды... к богу вопием день и нощь на тя!»

«В Литве беглый боярин первым делом заявил, что считает своим долгом довести до сведения короля о «происках Москвы», которые следует «незамедлительно пресечь». Курбский выдал литовцам всех ливонских сторонников Москвы, с которыми он сам вел переговоры, и назвал имена московских разведчиков при королевском дворе». Более того. «По совету Курбского король натравил на Россию крымских татар, а затем послал свои войска к Полоцку. Курбский участвовал в этом вторжении. Несколько месяцев спустя с отрядом литовцев он вторично пересек русские рубежи. Как свидетельствуют о том вновь найденные архивные документы, князь благодаря хорошему знанию местности сумел окружить русский корпус, загнал его в болото и разгромил. Легкая победа вскружила боярскую голову. Он настойчиво просил короля дать ему 30 тысячную армию, с помощью которой он намеревался захватить Москву. Если по отношению к нему есть еще некоторые подозрения, заявлял Курбский, он согласен, чтобы в походе его приковали цепями к телеге, спереди и сзади окружили стрельцами с заряженными ружьями, чтобы те тотчас же застрелили его, если заметят в нем намеренность к бегству; на этой телеге... он будет ехать впереди, руководить, направлять войско и приведет его к цели (к Москве), пусть только войско следует за ним». Эти приводимые Р.Г. Скрынниковым личные признания князя Курбского — из Государственного архива Латвии...

Почему же так униженно, так подобострастно-настойчиво стремился доказать свою лояльность новому государю доселе столь гордый и независимый князь, не пожелавший смириться под властью русского самодержца? Загадка сия раскрывается просто. Еще царь Иван, отвечая на послание Курбского, весьма справедливо заметил, что крамольникам и изменникам нигде в мире, ни в одном государстве не доверяют и в большинстве случаев позорно «вешают как собак». Ведь предавший однажды, может предать и второй раз... Это подтвердилось всей дальнейшей судьбой Курбского. Почти двадцать лет проведя в Польше, князь, несмотря на все старания, так и не смог добиться ни твердого доверия со стороны короля, ни того высокого положения, какое занимал он в Москве, до конца жизни сам себя сделав изгоем...

Недоверие к перебежчику начало сказываться сразу же по прибытии его на территорию Польши-Литвы. За все услуги, оказанные Курбским короне польской, а также в возмещение ущерба за брошенные на Руси вотчины, король Сигизмунд-Август выдал Курбскому 4 июля 1564 г. жалованную грамоту на имение Ковельское (расположенное на Волыни), ввиду чего он незамедлительно стал громко называть себя во всех письмах «князем Ярославским и Ковельским». При этом новоиспеченный «князь Ко-вельский» не заметил (или не пожелал заметить) того, что грамота, по сути, назначала его только королевским управляющим Ковельским имением, а не полноправным собственником. В грамоте, например, отсутствовало упоминание о том, что Курбский может свободно распоряжаться имением (дарить, продавать, закладывать), что оно дается ему и его потомкам «на вечные времена» с правом наследования294. Наконец, чтобы грамота вступила в действие, одной воли короля по литовским законам было недостаточно — ее должен был утвердить еще генеральный сейм. Акт же назначения Курбского королем на староство Кревское был вовсе противозаконным. Согласно литовскому статуту король не имел права раздавать иностранцам никаких должностей. (Вот когда пришлось ощутить Курбскому, что есть на деле столь воспеваемый им «синклитский совет» при государе.) Все это, повторим, князь предпочел тогда не заметить — очевидно, как нечто совершенно незначительное, не стоящее его внимания. Однако сама жизнь очень скоро напомнила Андрею Михайловичу, кто теперь есть кто...

Самовольно присвоив себе титул «князя Ковельского» и, по всей вероятности, тут же позабыв весь свой либерализм, Курбский начал распоряжаться там как истый удельный вотчинник — цинично и жестко, требуя от всех и вся беспрекословного рабского подчинения. Но доставшуюся ему в управление богатую Ковельскую волость (вместе с примыкавшей Вижовской волостью и местечком Миляновичи) населяли вовсе не рабы. Помимо крестьян там жилимелкие шляхтичи, мещане, евреи — люди издавна лично свободные и пользовавшиеся разнообразными привилегиями, вольностями, как на основе Магдебургского права, так и на основе жалованных грамот прежних королей. Никакие указы Сигизмунда-Августа не могли подчинить этих людей Курбскому. А посему между князем и населением данных ему в управление волостей сразу началась настоящая война. Протестуя против поборов и притеснений со стороны Курбского, ковельцы буквально завалили городской магистрат жалобами на него. Особо острый конфликт случился у Курбского с ковельскими евреями, из которых он незаконно вымогал крупные суммы денег. Когда они отказались ему платить, рассвирепевший князь велел своему уряднику (управляющему) Ивану Келемету (дворянину, бежавшему вместе с ним из России) вырыть во дворе Ковальского замка большую яму, наполнить ее водой и пиявками, а затем сажать в эту яму евреев, держа их там до тех пор, пока они не дадут согласие выплатить требуемые деньги. Как свидетельствуют документы, «вопли истязаемых были слышны даже за стенами замка». Ввиду такого вопиющего произвола за своих единоплеменников вступилась еврейская община соседнего г. Владимира, приславшая в Ковель своих представителей с требованиями прекратить пытки и восстановить законный порядок в соответствии с королевскими привилегиями. Но вышедший к ним И. Келемет спокойно заявил, что никаких их «привилегий» он знать не хочет, что делает все исключительно по приказанию своего князя, а князь может наказывать своих подданных, как ему вздумается, даже смертью, и ни королю, ни вообще никому другому нет до этого никакого дела...

Развязка сего конфликта произошла уже на Люблинском сейме, куда община Ковеля послала своих депутатов и где в это же время присутствовал и Андрей Курбский. На князя официально была подана жалоба самому королю. Но... даже во время начавшейся тяжбы князь, нисколько не смущаясь и не считая себя виновным, продолжал утверждать, что действовал совершенно законно, ибо имеет полное право собственности «на волость Ковельскую и ее обывателей» (так, очевидно, понимал настоящую свободу князь-либерал...). В такой ситуации королю ничего другого не оставалось, как просто приказать Курбскому оставить евреев в покое и, главное, специальным своим декретом разъяснить строптивцу, сколь в действительности ограничены его «права» на Ковельское имение, данное ему лишь для содержания, для того, чтобы он служил королю. По смерти Курбского при отсутствии у него наследника мужского пола оно должно снова отойти казне. Так, наконец, поставили на место гордого сторонника боярской вольницы.

Однако вышеприведенные факты — это еще далеко не все «подвиги» Андрея Михайловича.- Так как ему, привыкшему жить с размахом и блеском, одного Ковеля было явно маловато, то, стремясь упрочить свое материальное положение, князь Курбский в 1571 г. женился. Женился поначалу удачно, хотя и в обход канонических законов (ведь в России у него оставались жена с ребенком, и развода ему никто не давал, кроме, наверное, собственной совести). Женился на богатейшей вдове — Марии Юрьевне Монтолт-Козинской, урожденной княжне Голшанской (фамилии в Польше весьма известной). До этого Мария Юрьевна похоронила уже двух супругов, владела поистине несметными сокровищами, которые все и записала в брачном договоре на нового муженька, выражая свою «искреннюю любовь и усердие к его милости князю». Правда, разбогатев и породнившись с коренной польской шляхтой, Курбский вскоре хлебнул и шляхетских невзгод. Дело в том, что в семействе Голшанских шли вечные раздоры из-за самого большого фамильного имения — Дубровицкого. Родные сестры, княжны Мария и Анна Голшанские, владели им нераздельно, а потому постоянно между собой ссорились из-за него. В эти ссоры часто вмешивался муж Анны Юрьевны, Олизар Мылский, совершая разбойные набеги и грабя крестьян Марии Юрьевны. Да и сами сестры отнюдь не брезговали «развлечениями» подобного рода. Анна Юрьевна не раз лично командовала отрядом своих вооруженных слуг в лихих налетах на земли сестры. Не осталась в долгу и Мария Юрьевна. Как-то, устроив засаду на дороге, она до нитки ограбила родственницу. Теперь, когда Курбский стал официальным владельцем родовых имений своей жены, вся вражда родственников и детей Марии Голшанской от первых браков перешла на самого Курбского. К открытым налетам иразбоям добавились постоянные доносы властям, грязные сплетни, которые не гнушались распускать родичи вокруг четы «молодоженов». А сыновья Марии — Ян и Андрей Монтолты — не только делали попытки, подкупив слугу, выкрасть у Курбских чистые бланки с их личными печатями и подписями, но и прямо покушались убить «московита», подстерегая его на дорогах...

Все это до крайности разочаровало и ожесточило беглого князя. Он начал сознавать, что навсегда останется чужим между этими, по его собственным словам, «людьми тяжкими и зело негостелюбивыми». Но пути назад не было, как не было больше ни уверенности, ни покоя в душе. Наверное, тщетно стремясь избавиться, уйти от этой неотвратимо наваливающейся глыбы одиночества и запоздалого раскаяния, раскаяния, которого требовала совесть, но которое не желал допускать в сердце гордый разум, князь Курбский и обратился тогда к книгам. Он учил латынь, занялся философией Аристотеля, понемногу переводил «Беседы» Иоанна Златоуста. Однако не это было главным. Самой тягостной, но и самой болезненно-желанной, как своего рода духовный наркотик, стала для него работа над знаменитой «Историей о великом князе Иване Васильевиче» — первой попытке представить Грозного царя в образе мучителя и таким способом отомстить за свое крушение. Хотя, видимо, не только отомстить. Но и оправдаться. Очистить свою стенающую душу не столько даже перед Иваном, перед современниками и потомками, сколько перед самим богом, на его последнем суде. Неслучайно свои писания Курбский обещал взять с собой в гроб. Он знал, что совесть его нечиста, и, страшась ответа, заранее готовил свою оправдательную речь...

Но вернемся к фактам. Не выдержав и трех лет, брак Курбского с Голшанской распался. Причем, как свидетельствуют документы, Андрей Михайлович сам собирал показания против жены, согласно которым Мария Юрьевна изменила ему со слугой Жданом Мироновичем... Развод был получен, но и после него бывшие супруги еще долго досаждали друг другу взаимными упреками и тяжбами. К чести женщины надо сказать, что Мария Голшанская сумела отстоять главные фамильные имения от попыток князя удержать их за собой. Курбский снова остался почти ни с чем, если не считать весьма условное «владение» Ковелем, на жителях которого он и вымещал переполнявший его гнев, досаду, бессилие.

Окончательно исчезла по отношению к непокорному московскому перебежчику и королевская «ласка». Например, в ответ на жалобу ковельского панцырного боярина Кузьмы Порыдубского о том, что князь Курбский в 1574 г. беззаконно отнял у него имение Трублю, «заграбил движимое имущество» и шесть лет держал его с женой и детьми в «жестоком заключении», король, не желая покрывать его самоуправные выходки, приказал Курбскому не только вернуть Трублю, но и сполна вознаградить истца за убытки и тюремное заключение. Кроме того, предвидя попытки мести, король выдал Порыдубскому свою специальную охранную грамоту —для защиты от преследований Курбского в будущем. Но князь не унимался. Историк-поляк писал совершенно справедливо: «как господин, он был ненавидим своими слугами. Как сосед, он был самым несносным. Как подданный — самым непокорным... он выступал против деспотизма, но себе позволял злоупотребления властью не менее чудовищные...».

В 1581 г. его очередной жертвой стал еще один ковельский боярин — Янко Кузмич Жаба Осовецкий. По приказу Курбского его вооруженные слуги напали на дот Янко, избили плетьми жену хозяина, выгнали все семейство из собственного имения, велев убираться вон. Только жалоба королю спасла Осовецких. Курбского вновь уличили в незаконных деяниях. Королевской грамотой ему было приказано немедля вернуть Осовецким отобранное имение и возместить все убытки. Примечательно, что когда специальный королевский чиновник явился к Курбскому, дабы уведомить его об этом, князь пришел в ярость, обругал посланника «неблагопристойными московскими словами» и выгнал прочь. Правда, скоро одумавшись, Андрей Михайлович послал слуг догнать его и сказать, что он вовсе не противится «королевской воле»...

Наконец, тогда же к королевскому двору отправили целую делегацию с жалобами на Курбского и ковельские крестьяне, обвинившие князя в самых зверских поборах и притеснениях, а также в том, что он отнимает у них земли и раздает своим людям. Такчто, выслушав их, король без всякого следствия сразу велел написать Курбскому приказ крестьян впредь не обижать и незаконных новых податей с них не требовать... Последний факт особенно интересен и показателен тем, что еще задолго до этих событий, еще только готовясь предательски покинуть Отечество, князь Курбский в послании к монахам Печорского монастыря нещадно ругал Грозного за «оскудение дворян» и... «страдания земледельцев», то бишь крестьян.

Ярким апрелем 1579 г. пятидесятилетний Андрей Михайлович Курбский снова женился — по счету уже в третий раз. Вероятно, стареющему князю снова захотелось тепла и уюта «семейного гнездышка», как мог бы выразиться неутомимый наш рассказчик, — но!.. Жаль. И этот романтический этюд, столь характерный для личности Курбского, тоже отсутствует в его повествовании.

Да, князь женился. Женился, нисколько не смутившись тем, что по законам православия (свою истую преданность которому неизменно подчеркивал, в том числе и в праведно-гневных посланиях царю) он не имел абсолютно никакого права вступать в новый брак, пока была жива его прежняя жена — Мария Голшанская. На сей раз избранницей Курбского стала юная сирота Александра Петровна Семашко, намного уступавшая Голшанской и в знатности, и в богатстве. Главное достоинство невесты заключалось в ее молодости, а также в том, что братья Александры, мелкие шляхтичи, еще до сватовства задолжали князю крупную сумму денег. Это, по-видимому, и решило все дело. Свадьбу праздновали во Владимире (на Волыни) — громко, с размахом, как любил Андрей Михайлович...

Что и говорить, Курбский хорошо учел прежнюю неудачу. Новая супруга была молода, не слишком состоятельна, а потому безропотна. Князь был, наконец, доволен. Как явствует из его завещания, он называл Александру своей «милой малжонкой», хвалил за то, что она ему усердно служила, была верна и вообще вела себя благородно. Уже через год, в 1580 г., Александра Петровна родила князю дочь Марину, а в 1582-м — сына Дмитрия.

Правда, самому князю совсем недолго пришлось наслаждаться этой семейной идиллией. Свадьбу отгуляли в апреле, а уже в июне 1579 г. новоизбранный польский король Стефан Баторий, продолжая дело почившего предшественника — Сигизмунда-Августа, — начал собирать войска для нового наступления на Россию. Пришел тогда королевский «лист» (приказ) и Андрею Курбскому отправляться со своим отрядом против московского царя, идти на древний русский город Полоцк, за овладение которым, как помнит, наверное, внимательный читатель, 17 лет назад столь геройски сражались под личным командованием Грозного русские войска против поляков и литовцев. Теперь Курбский шел туда на стороне врагов. 17 лет...

Во время этой, тяжелейшей для русских, осады Полоцка польскими войсками, Курбский, ярясь и злорадствуя, не преминул отправить Грозному еще одно послание. Наполненное «укоризнами и воплями о мщении», оно мало чем отличалось от предыдущих, написанных сразу после бегства. Гордый князь, очевидно, не чувствовал, что окончательная расплата уже ждала его самого.

Война с Русью несла полякам большие людские потери, а потому Варшавский сейм принял решение провести дополнительный набор войск во всех королевских владениях. Во исполнение этого постановления Стефан Баторий послал своего ротмистра Щасного-Ляшевского и на Волынь, в Ковельскую волость. Там ротмистр должен был, без всякого согласия на то со стороны Курбского, набрать воинов «рослых и крепких» на службу королевскую. Этот жест молодого короля ясно давал понять, кем на деле является в его глазах «князь Ковельский»... Унижение было жестоким. Фактически князя уравняли с мелкой безземельной шляхтой. И Курбский, конечно, не стерпел позора. Ротмистра «неуважительно» выгнали из «имения», не позволив завербовать ни единого гайдука...

И что же король? Разгневанный, он немедля потребовал Курбского на суд. Текст «королевского листа» непокорному вельможе от 20 июля 1580 г., в коем красноречиво отсутствовала традиционная форма обращения: «Ласка наша королевская, искренно верно нам милый!», пожалуй, стоит привести дословно.

«Стефан, Божиею милостью король Польский, великий князь Литовский, Русский, Прусский. Тебе,благородному Андрею... повелеваю: непременно и без отлагательства... явиться лично и защищаться против инстигатора. ...Зовем тебя на суд по доносу благородного Щасного-Ляшевского, ротмистра нашего, потому что ты, упорно и неуважительно воспротивившись нашей верховной власти, не боясь наказаний, определенных законом против неисправных в исполнении обязанностей старост и урядников, воспротивившись постановлению генерального Варшавского сейма 1579 г. о военном ополчении против неприятеля нашего, великого князя Московского, не обращая внимания на штраф, которому ты должен подвергнуться в пользу двора нашего за свою неисправность, не снарядил на войну и не послал из находящихся в твоей администрации имений и сел наших Ковельских... подданных, называемых гайдуками, но еще запретил им отправляться на войну, несмотря на наше требование и напоминание, посланное через вышеупомянутого ротмистра нашего, и таким образом не сделал и не исполнил принадлежащей к твоему уряду обязанности. А поэтому ты подлежишь взысканию, назначенному против непослушных старост и урядников... и ты должен быть наказан лишением уряда и всего имущества за свое непослушание и сопротивление, оказанное тобою к великому вреду и опасности для государства»...

К сожалению, у нас нет сведений о том, состоялся ли и как проходил тот процесс над «оказавшим великий вред» для Польского государства князем Курбским. Сумел ли Андрей Михайлович действительно «защищаться от инстигатора» и каков был окончательный приговор? Доподлинно известно только одно. Ровно через год, в июле 1581 г., сиятельный князь, вновь собираясь на войну против царя Московского, вооружил значительный отряд уже за свой собственный счет, а не за счет податей с Ковельского имения. Но и это, впрочем, не помогло ему загладить вину перед королем. Вернее, он не успел, ибо как раз в том, последнем походе на Россию, Курбского и настиг божий гнев...

Направляясь вместе с польскими войсками под Псков, князь неожиданно занемог. Болезнь быстро обессилила его, сделав настолько беспомощным, что он не в состоянии оказался ехать верхом, и это было для него, гордого воина, всю жизнь проведшего в седле, наверное, едва ли не хуже смерти. С великими трудностями, на носилках, привязанных между двух лошадей, Курбского повезли назад, в Польшу — словно ему было отказано в праве даже умереть вблизи родной земли, когда-то столь цинично им преданной.

Однако и дома, в живописном местечке Миляновичи (под Ковелем), куда приказал везти себя больной князь, он не мог обрести покоя. Судьба изменника продолжала подводить итоги...

Прослышав о том, что Курбский впал в немилость и серьезно болен, на него подала в суд его бывшая жена — Мария Голшанская. Она обвиняла Андрея Михайловича в незаконном расторжении брака и требовала удовлетворения за нанесенные обиды. Король отослал жалобу Голшанской на рассмотрение митрополиту... Для Курбского новый иск Марии Юрьевны был не просто очередной неприятностью. Признай митрополичий суд развод князя с Голшанской действительно незаконным, тогда незаконным оказывался и его брак с Александрой Семашко, а дети от этого брака — незаконнорожденными и не имеющими права на наследство. Так жестоко решила напоследок отомстить своему бывшему муженьку польская княжна. Курбский, задействовав все свои давние связи, едва смог замять это опасное дело. (Причем уже сам митрополит Киевский и Галицкий Онисифор жаловался тогда королю Стефану на то, что князь Курбский чинит непослушание его духовной власти, не является к нему на суд и не допускает к себе митрополичьих посланников, приказывая своим слугам их бить и гнать.) Как гласит Завещание Андрея Михайловича, он все-таки заключил с Голшанской «вечный уговор», согласно которому «бывшей жене моей, Марии Юрьевне, нет уже более никакого дела ни до меня самого, ни до моего имущества».

Наконец, потерявшего силы и власть князя Курбского один за другим стали бросать даже самые близкие его слуги — те, кто почти двадцать лет назад бежал вместе с ним из России. Ушел, например, морозной ночью 7 января 1580 г. Меркурий Невклюдов — урядник Миляновский, хранивший ключи от княжеской казны, ушел, забрав все деньги, золото и серебро. Другой — Иосиф Тараканов — донес королю, что Курбский приказал убить своего слугу Петра Вороновецкого. Печальный сей список предательств можно продолжать и продолжать, но он бы ничего уже не добавил к тому жестокому факту, что на пороге смерти Андрей Михайлович Курбский оказался совсем один.

Князь Курбский скончался в мае 1583 г. Ни сын его Дмитрий, ни дочь Марина, ни жена Александра Петровна, несмотря на многократные судебные разбирательства, так и не смогли никогда получить завещанную отцом Ковельскую волость. Им ее просто не дали. Став предателем и изгоем сам, Андрей Курбский обрек на столь же жалкое и постыдное существование своих детей. Уже в 1777 г. род Курбского пресекся окончательно.

Источник - Н Пронина "Иван Грозный без лжи".

Антон
Сообщения: 3587
Зарегистрирован: 11 янв 1970, 10:22
СГ: Петух-Водолей / Вектор
П о л: ( м )
Благодарил (а): 42 раза
Поблагодарили: 650 раз

Крыса

Сообщение Антон » 16 окт 2016, 10:44

Михаил Николаевич Задорнов (21.07.1948)

МЫ

Мы – удивительные люди. Хотим жить как все, при этом быть непохожими на остальных.

У нас безработица при избытке рабочих мест. Мы сочувствуем умом, а голосуем сердцем. Робкие в быту, герои – на войне. Чтим погибших, не доплачивая выжившим. Мы всегда считаем себя умней других, поэтому постоянно оказываемся в дураках. Мы в любой момент готовы простить тех, кого обидели и тех, кому должны.

Ленивые, но энергичные. Устаём на отдыхе, отдыхаем на работе. Удивительные люди. Hам легче изобрести вездеход, чем отремонтировать дороги. Мы уважаем только тех, кто с нами согласен. От драки получаем, порой, больше удовольствия, чем от секса. Плачем на свадьбах, а на поминках поём частушки. Мы нищие, но хорошо одетые. Только мы с утра выходим из дому в вечернем.

Мы вялые, но эмоциональные. Думаем два раза в день, а остальное время переживаем, что надумали за эти два раза. Зато если уж думаем, то мощно, всем организмом. Если наш человек задёргал под столом ногами, то это значит, что он глубоко о чём-то задумался. При этом большинство из нас мучают три извечных российских вопроса: что делать, куда это послать и как похудеть, объедаясь на ночь.

Мы – восхитительные люди: необразованные, но как никто гадаем кроссворды. Только наш человек, не имея даже не начатого начального образования, всё равно может угадать, что коня Дон Кихота звали Россинант, при том, что сам никогда не читал «Дон Кихота» и уверен, что эту книжку написал сам Дон Кихот.

Мы ненавидим Запад, во всём ему подражая.

«Какие у них примитивные фильмы, – возмущаемся мы. – Это ж фильмы не для нас. Это для одноклеточных». При этом сами с упоением смотрим, как в конце фильма главный герой – не просто шкаф, а шкаф с антресолями – после финального побоища на пустом ядерном полигоне целует, чмокая окровавленными губами, героиню-заложницу среди трупов врагов и груды затухающих ядерных боеголовок, разбившихся об его голову, в которой никогда не может случиться сотрясение, тем более – мозга.

Удивительные люди, суетливы, но терпеливы.

Hикто кроме нас не может так долго терпеть правительство, которое он терпеть не может. Теперь можно уже смело сказать: не правительство, а правительства, которые мешают нам, как крошки в постели. Вот как их ни стряхивай, они всё равно будут тебя изводить под одеялом.

Мы – удивительные люди. Мы чтим Иисуса, забывая, чему он нас учил. Ставим свечку, умоляя о процентах. Верим обрядам, а не проповедям.

Мы верующие и суеверные одновременно. Въезжая в новую квартиру, не знаем, что сделать наперёд: обмыть её или освятить. Или сначала пустить кошку, а потом освятить, после чего обмыть вместе с тем, кто освещал.

Мы странные люди. Большинство из нас уверено, что встреча с покойником по утру – к счастью, с трубочистом – к деньгам, с хромым – к здоровью, а с хромым и горбатым – к большому здоровью. А если вечером вынести из дому мусорное ведро, то на утро в доме не будет денег. Хотя жизнь неоднократно нас убеждала, что безошибочная примета только одна: если не выносить на ночь из дому мусор, то ночью в доме будет очень плохо пахнуть.

Мы – язычники с православным лоском. Мы готовы плевать через левое плечо, не зависимо от того, кто идёт слева. При этом крестимся и материмся одновременно:
– Прости, Господи, ёпрст!

Да, свои самые сильные чувства мы выражаем самыми нецензурными словами. Hам мат необходим не столь для оскорбления друг друга, сколь для художественного восприятия жизни. Только наш человек может, стоя на берегу реки, от восхищения материться на солнечную дорожку.

Мы удивительные люди. Мы так быстро живём, что не успеваем жить, как будто обещанный конец света через три дня, при этом каждый день у нас второй. И мы торопимся успеть всё. Даже сказанное «Быстрее! Быстрее!» поясняем руками. Принеси вот эту, ту, которая на той, что за тем, когда там. И только наш человек понимает, что это книжка на тумбочке. А фраза «Когда ты по той, что вниз, смотри, чтоб там не о-ё-ёй» означает «Не навернись со ступенек». И редко кто переспросит: «По той, что тут или которая там, где здесь?»

Да, мы долго думаем, зато быстро соображаем. Долго думаем, где бы украсть, зато быстро соображаем, как это сделать. Только у нас в языке есть слово «смекалка». Другим это слово, видимо, не нужно, за отсутствием самой смекалки. А у нас есть смекалка, есть тыковка. Почесал тыковку, сработала смекалка. Только наш в дорогом ресторане на западе, съев суп, может смекнуть бросить в тарелку специально принесённую гайку и устроить скандал официанту за то, что ему принесли суп с гайкой. В результате, не заплатив за суп, получить в подарок пышный десерт в качестве извинения за гайку в супе, после чего, почесав тыковку, бросить в десерт оставшийся болт от гайки. И после очередного скандала запить всё это подаренной от имени ресторана бутылкой «Бордо» и напоследок обматерить официанта, который всё это время, пока он пил «Бордо», стоял рядом и смотрел, чтобы он не бросил в «Бордо» ещё какой-нибудь фланец.

Мы – непредсказуемые люди. У нас любовь с синяками, а добро с кулаками. Мы гордимся выпитым и тем, что у нас самые сильные женщины. «Моя, ты представляешь, сама насильника обезвредила… шпалой». – «Подумаешь, а моя голыми руками банки с грибами закатывает». Мы настолько парадоксальны, что по праздникам желаем друг другу счастья в семейной и в личной жизни.

«Женщина, женщина, подождите, женщина!» Только у нас, между прочим, есть обращение по половому признаку. «Мужчина, подождите!» – «Женщина с морковкой, женщина, мы проводим опрос общественного мнения: «Что вы можете сказать о любви?»» –«Ой. Я не знаю, я мужу никогда не изменяла». Мы хвалим друг друга словами: страшно красив, ужасно умён и дьявольски здоров.

Мы иронизируем над словом «патриот», оскорбляем словом «интеллигент» или ещё хуже – «вшивый интеллигент». И это особенно наше выражение, потому что только у нас интеллигента могли довести до такого состояния, чтобы он стал вшивым.

Hо самое главное – мы живём, не замечая всего этого, зато с мечтой, что когда-нибудь нам обязательно повезёт. И мы всё-таки встретим по дороге на кладбище горбатого хромого трубочиста с полным ведром мусора. Причём встретим обязательно на рассвете, хотя сами встаём в 11. И только тогда мы будем обязательно счастливы.

https://www.youtube.com/watch?v=8ZvZGFKPpYA

Аватара пользователя
Аделаида
Сообщения: 13470
Зарегистрирован: 09 янв 2021, 12:30
СГ: Собака-Рыбы / Шут
П о л: ( ж )
Благодарил (а): 255 раз
Поблагодарили: 557 раз

Крыса

Сообщение Аделаида » 05 ноя 2016, 21:47

Антон, у вас в разделе можно добавлять про представителей тех или иных знаков?
ЖИЗНЬ это импровизация на заданную тему(с)

Антон
Сообщения: 3587
Зарегистрирован: 11 янв 1970, 10:22
СГ: Петух-Водолей / Вектор
П о л: ( м )
Благодарил (а): 42 раза
Поблагодарили: 650 раз

Крыса

Сообщение Антон » 05 ноя 2016, 21:52

Аделаида писал(а): Антон, у вас в разделе можно добавлять про представителей тех или иных знаков?
А почему же нельзя? Конечно можно! Если у вас есть что-то интересное про представителя того или иного знака, то ради Бога. Только желательно выбирать тех людей, чья принадлежность не вызывает сомнений и споров.

Аватара пользователя
Аделаида
Сообщения: 13470
Зарегистрирован: 09 янв 2021, 12:30
СГ: Собака-Рыбы / Шут
П о л: ( ж )
Благодарил (а): 255 раз
Поблагодарили: 557 раз

Крыса

Сообщение Аделаида » 05 ноя 2016, 22:05

ааа...напишите-ка сами про Тильду.
ЖИЗНЬ это импровизация на заданную тему(с)

Антон
Сообщения: 3587
Зарегистрирован: 11 янв 1970, 10:22
СГ: Петух-Водолей / Вектор
П о л: ( м )
Благодарил (а): 42 раза
Поблагодарили: 650 раз

Крыса

Сообщение Антон » 14 апр 2020, 21:17

3 апреля 1924 г. в дер. Едьма, ныне Архангельской обл., в крестьянской семье родилась Шанина Роза Егоровна (1924 - 1945).

Роза Шанина – одна из первых девушек-снайперов, удостоенных Ордена Славы 3 и 2 степени. Награждена медалью "За отвагу". Была известна способностью вести точную стрельбу по движущимся целям дуплетом — двумя идущими друг за другом выстрелами.

В 14 лет Роза уехала в Архангельск на учёбу в педучилище. Подрабатывала воспитательницей в детском саду.
После начала войны Шанина оставила учебу и пройдя всевобуч, а затем снайперскую школу в Подольске, которую закончила с отличием, ушла добровольцем на фронт. В апреле 1944 г. сержант Шанина прибыла в 184-ю стрелковую дивизию, где был сформирован отдельный женский снайперский взвод. По различным источникам, на ее счету от 54 до более 100 уничтожених солдат и офицеров противников, в т.ч. 12 снайперов.

Роза Шанина погибла 28 января 1945 г. в бою вблизи имения Рихау в Германии, скончалась от ран, полученных накануне во время прикрытия тяжелораненного командира артиллерийского подразделения.

Изображение

Антон
Сообщения: 3587
Зарегистрирован: 11 янв 1970, 10:22
СГ: Петух-Водолей / Вектор
П о л: ( м )
Благодарил (а): 42 раза
Поблагодарили: 650 раз

Крыса

Сообщение Антон » 18 апр 2020, 11:09

2 апреля 1924 г. в селе Кумари Николаевской обл. (Украина) в семье крестьянина родилась Герой Советского Союза член подпольной комсомольской организации "Партизанская искра" Дьяченко Дарья Григорьевна (1924 - 1944).

В годы Великой Отечественной войны, Д. Дьяченко осталась на оккупированной территории, вступив в подпольную комсомольскую организацию в селе Крымка Николаевской обл. (Укр. ССР). Позже она создаёт Новоандреевскую и Врадиевскую подпольные молодёжные группы. Подпольщики успешно проводили диверсии на железной дороге, освободили из лагеря около двухсот военнопленных, собирали оружие, боеприпасы, распространяли листовки. 1 марта 1943 г.подпольщица была арестована оккупантами и заключена в Тираспольскую тюрьму. Расстреляна фашистами 2 апреля 1944 года.

Изображение

Аватара пользователя
Маха
Сообщения: 11707
Зарегистрирован: 08 янв 1970, 12:17
СГ: Дракон-Дева / Шут
П о л: ( ж )
Благодарил (а): 1209 раз
Поблагодарили: 1357 раз

Крыса

Сообщение Маха » 02 май 2020, 19:04

Францискус Бернардус Мария (Франс) де Вааль (нидерл. Fransiscus Bernardus Maria (Frans) de Waal; родился 29 октября 1948 года, в Хертогенбосе, Нидерланды) — нидерландский приматолог и этолог. Профессор поведения приматов кафедры психологии Университета Эмори в городе Атланта, США. Директор центра Living Links Center в Национальном центре исследования приматов Йеркеса (англ. Yerkes National Primate Research Center).
В 1977 году Франс де Вааль получил степень доктора философии по биологии в Утрехтском университете. С 1993 года член Нидерландской королевской академии наук. В 1997 году попал в список ста самых влиятельных людей в мире по версии журнала «Time». В 2009 году получил звание почётного доктора в Университете Гуманизма[nl] (Утрехт).

В исследовании приматов учёный анализирует сложную систему социальных отношений включая формирование брачных союзов, основанный на взаимности обмен, примирение следующее за агрессией, обманное общение, реакцию на порождённый средой стресс.

Научно-популярная книга «Политика у шимпанзе» (англ. Chimpanzee Politics) была опубликована в Лондоне в 1982 году. В ней де Вааль отказывается от традиционного для академической науки требования не приписывать человеческие качества животным, от анализа животных как «инстинктивной машины». Такой подход оказал влияние на развитие научной области изучающей познавательные способности (когнитивность) приматов в связи с такими поведенческими установками как сотрудничество, альтруизм, справедливость.

В исследованиях нидерландского учёного впервые поведение приматов рассматривалось в терминах планомерных социальных стратегий. В ранних работах анализировались такие поведенческие стратегии как обман, разрешение конфликта. В последних исследованиях делается акцент на эмпатии животных, и даже на зачатки морали у них. Де Вааль утверждает отсутствие чётких границ между человеком и обезьянами в аспекте социальных качеств, способностей к эмпатии и кооперации.[2]

В 2012 году Франс де Вааль совместно с Дженнифер Покорны получил Шнобелевскую премию по анатомии за открытие, что шимпанзе могут распознать других шимпанзе из своей группы не только по фотографиям «лица», но и по фотографиям анально-половой области. Шимпанзе так же успешно распознавали среди незнакомых фотографий особей мужского и женского пола, используя только изображения «лица»
Википедия
Пролетая над гнездом кукушки, атлант расправил плечи)

Аватара пользователя
Маха
Сообщения: 11707
Зарегистрирован: 08 янв 1970, 12:17
СГ: Дракон-Дева / Шут
П о л: ( ж )
Благодарил (а): 1209 раз
Поблагодарили: 1357 раз

Крыса

Сообщение Маха » 02 май 2020, 21:25

Научно-популярная книга «Политика у шимпанзе» (англ. Chimpanzee Politics) была опубликована в Лондоне в 1982 году. В ней де Вааль отказывается от традиционного для академической науки требования не приписывать человеческие качества животным, от анализа животных как «инстинктивной машины».
Интересно, что 1) увидел и изучил политику у шимпанзе (по СГ политики в Империи - элита, а на Западе - народ)
2) книга опубликована в Англии, которая прошла 4 Империи (и политика - под знаком Змеи)
3) в Англии был Чарльз Дарвин (Зм), который приматов тоже изучал
Так как человек, с генеалогической точки зрения, принадлежит к узконосым обезьянам Старого Света, то мы должны заключить, сколько бы ни протестовала наша гордость против подобного вывода, что наши древние родоначальники должны быть отнесены к этому семейству. Мы не должны, однако, впасть в другую ошибку, предполагая, что древний родоначальник всего обезьяньего рода, не исключая и человека, был тождественен или даже близко сходен с какой-либо из ныне существующих обезьян.
— Ч. С. Дарвин. "Происхождение человека и половой отбор"

(«Человек произошёл от обезьяны» — популярный тезис, который обычно ассоциируют с Чарльзом Дарвином и дарвинистами, однако он высказывался и до него Жоржем Луи Бюффоном -
Жорж-Луи Лекле́рк, граф де Бюффо́н (фр. Georges-Louis Leclerc, Comte de Buffon) или просто Бюффон; 7 сентября 1707, Монбар, Бургундия — 16 апреля 1788, Париж) — французский натуралист, биолог, математик, естествоиспытатель и писатель XVIII века. Высказал идею о единстве растительного и животного мира.

Кб-Дв
Пролетая над гнездом кукушки, атлант расправил плечи)

Антон
Сообщения: 3587
Зарегистрирован: 11 янв 1970, 10:22
СГ: Петух-Водолей / Вектор
П о л: ( м )
Благодарил (а): 42 раза
Поблагодарили: 650 раз

Крыса

Сообщение Антон » 12 июл 2020, 17:04

8 августа 1948 г. в г. Москва, родилась дважды Герой Советского Союза, летчик-космонавт СССР, заслуженный мастер спорта СССР, чемпионка и рекордсменка мира по парашютному спорту, Президент Федерации авиационного спорта России, кандидат технических наук Савицкая Светлана Евгеньевна. Дочь маршала авиации Евгения Яковлевича Савицкого. В 1972 г. окончила МАИ. Параллельно училась в Калужском авиационном летно-техническом училище. В 1976 г. начала работать лётчиком-испытателем НПО "Взлёт". Освоила несколько типов реактивных самолетов. В августе 1980 г. была командирована в отряд лётчиков-космонавтов. В июне 1981 г. назначена космонавтом-исследователем.

Совершила два космических полета. Во время второго полета осуществила выход в открытый космос. С 1999 г. депутат Государственной Думы Федерального Собрания России.

Изображение

Ответить

Вернуться в «Знак Крысы»